Древнее сокровище - Зинаида Порох

— А как быть со школой пластунят? Как считаешь? Щеглов-то ведь уже планы на меня имеет, потому и звонил. И эту школу ему открыть ничего не стоит — ногой везде двери открывает. Герой! Даже звезда у него есть! Золотая, как ты любишь, — усмехнулась она. — Но…

Далее она изложила свои сомнения насчёт дальнейшей судьбы своих — пока ещё неведомых ей — пластунят.

— Так что, Михалап? Стоит мне эту школу открывать? Или вовсе забыть про пластунские техники? А Щеглову скажу — выдумала я всё! — решительно заявила она. — Ничего такого не умею и не знаю! Пошутила! Случайно вышло! Бабуля говорит — врать только поначалу трудно, потом само пойдёт. Что он мне сделает?

Михалап задумчиво пожевал губами, почесал в макушке — не больно-то часто да густо хозяевà его лекомендацый спрошают…

— Так тут и думать неча! Техники оставь себе, — проговорил он важно, — дело нужное. А пестовать пластунят… Ты ж сама опасаисся — не знашь, чего они опосля наворотят, как возрастут и в силу взойдут? — нахмурился домовой. — Ты ж, маьуть, себя изведёшь! Коль ты ихний лепетитор! Батько-то Фома чему Прошку — тьфу, ты — Прасковею чему вчил? Родину боронять, товарищщей выручать! А она пластунят-казачат чему вчила? Тому ж! А ты чему станешь своих пластунят лепетиторствовать? Биться знатно, да невидимо тёмные дела творить! А за-ради чего?

— Так, может, тоже оборонять? И выручать, — вздохнула девушка.

— Може да кабы, во рту б росли б грибы! — отмахнулся домовой. — Кого от кого ныне оборонять? Чичас поди ж разберись: кто против кого? И кому эти твои пластуны будут покоряться? Человеку али вору какому?

— Чего это — вору? Полковнику Щеглову, — возразила девушка. — Антитеррористическому Штабу.

— Абы б так! Цэй полковник-то тожеть кому-сь покоряется? Шо накажут, то и он робит? А завтрева у ентом штабе другой полковник сядет! И пластунят его заберут — как пить дать! А може ишо и ране! Больно востры да быстры — всем таких надоть! Те, кто повыше во власти сидит, те и подгребут! А ты их знашь ли? Што они за люди, ведаешь ли? Може, разбойники какие? Аль прихлебатели чьи! Чем выше власть, Аронеюшка, тем мене у ней совести. И тем боле шушеры туды пролазит, — поучительно поднял он когтистый палец. — Завсегда так былò! Других тама не держут! Неудобны оне, великоваты для власти!

— Да ты-то откуда знаешь? — удивилась Арония. — Сидя здесь на своём чердаке?

— Давно на свете живу, Аронеюшка. А ко мне на чердак всякий народ захаживает, не токмо шелупонь с ватрушками, — обиделся Михалап. — Бывает — из большущих домов и котеджев навещают, иде разные чины проживают! А ить домовые да подъездные всё про своих жидьцов до тонкостев знают! Так что мы, чердачны сидельцы, про политически дела крепко подшиты!

— Вот как? — ужаснулась Арония.

Она-то надеялась, что её тайны дальше чердака не пойдут. Надо, наверное, теперь с домового слово брать — чтоб с подъездными и прочими гостями зря не болтал. А, может, и снова ему про порог ему напомнить? Так нет, нельзя — выгонишь — на весь мир её ославит ведь.

— Михалап, — сурово обратилась она к нему, — поклянись, что про то, о чём я тебе рассказала, никто не узнает! А то вы, домовые, оказывается, такие… общительные.

— Та ты шо, Арония! — выпучил тот глаза. — Ты ж тута не просто жиличка! Мы ж с тобой товарищщи! Совместно через баталии прошли! — запричитал он. — Я ж — могила! Та ты ж мне — как Акимушка, — совсем разобиделся домовой.

Вот уж не думал он, што ему такое сказывать вслух придётся! Думал — и також всё ясно!

— Да знаю я, что товарищи, — пошла на попятную Арония. — Это я так, на всякий случай.

— А, шоб я зарок дал — для порядку? — расслабился тот. — Так вот он — даю! Век воли не видать! — щёлкнул он себя по зубу.

— Ну и ладно, — с облегчением кивнула Арония. — Я ж к тому, Михалап, что это государственное дело — такие школы. Пока я её не открыла, никто и не должен знать про них. А, вдруг, я откажусь, а слава уж пойдёт, — вывернулась она. — Потому и советуюсь сейчас с тобой, — увела она разговор в сторону. — Что ж, Михалап, спасибо тебе за подсказку. А я буду ещё думать, — солидно — почти как он, проговорила девушка. И вздохнула: — Ведь дело-то хорошее! Родину защищать!

— Ну, тебе решать, Аронея, — внушительно проговорил пришедший в себя домовой. — Тебе ж пластунят чудесам разным учить, тебе и отвечать за то. А тама, — указал он косматой и неожиданно длинной рукой вверх, на потолок, — опосля за всё ответ держать придётся! За пластунов тожеть.

— Ты и такое знаешь! — удивилась Арония. — И тебе отвечать, что ли? — заинтересовалась она.

— А чего ж? И мы не вечные, — вздохнул тот, пряча глаза. — Ты вот што, Аронеюшка, выкинь пока из головы энтих пластунят! Синтуяция сама порешит! Може твой Щегол сам отступится от школы — хлопотное это дело. Ты лучшей подумай за то, как мы с тобой теперя от Явдохи будем отбиваться? Баба-то она дебёлая та лютая. И не одна теперя сюды припрётся мстить-то, а трое их, стало быть.

— Кого — трое? — с недоумением спросила Арония.

— А того! Ещё ж ведьмак Силантий и с им чародей ентот — Ратобор, приложатся. Ты ж её, того, заарканила, а ей не больно-то это пондравилось, — усмехнулся Михалап. — Забыла? — мигнул он в темноте жёлтыми глазами-фонариками.

— И, правда! Трое! — вспомнила она про оборотней, которых — если честно, из-за последних событий забыла, как и звать. И удивлённо спросила: — Мы? А ты-то тут причём, Михалапушка?

— Во, даёт! Так ить я ж кошку за хвост таскал! — всплеснул тот руками. — Явдоха такого вовек мне не простит! Енто ж их святыня, хвост-то! Може с меня мстить и спочнёт, — печально вздохнул он. — А ты мне тута про пластунов… Амиры — дезертиры! — перекривил домовой её звонкий голос. — Дожить бы до их-то! Енто всё подождёт. Ты про Явдоху лучше подумай — тот кусок, шо со рта её выпал, она ж всенепременно возвернуть схочет! Жди её теперя в гости, коль она на волю вырвалася. Мне вот токо чудно — куды она подевалася? Почто до се не вылезла? Луна-то — вона! — указал он на лунный оранжевый апельсин в окне.

— Может