Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера, 1929–1941 - Стивен Коткин

* * *

22 мая Италия и Германия формально подписали в Берлине «Стальной пакт», содержавший открытое заявление о сотрудничестве и обязательных консультациях, а также секретный протокол о военном и экономическом союзе, направленном против Англии и Франции[3836]. Япония не пожелала подписывать «Стальной пакт», но продолжила переговоры с Германией. Та не спешила давать ответ на ультимативное предложение Молотова, переданное через Шуленбурга. Некоторые германские должностные лица выказывали осторожный оптимизм. «Представляется, что в русско-германских отношениях сохраняется весьма обширное пространство для действий», — отмечал в своем меморандуме Вайцзеккер, второй человек в Министерстве иностранных дел (25.05.1939). Он добавлял: «Нашей целью должно стать недопущение того, чтобы англо-франко-русские отношения приобрели еще более обязывающий характер»[3837]. Однако Шуленбург предупреждал, что советско-германские отношения могут быть всего лишь предлогом, усиливающим позиции Москвы на переговорах с Лондоном и Парижем. Риббентроп, не зная точно, о чем думает Гитлер, разделял этот осторожный подход[3838]. Впрочем, в кои-то веки фюрер, судя по всему, проявил большую дальновидность, чем его министр иностранных дел. 23 мая Гитлер втайне собрал у себя в рейхсканцелярии небольшую группу военных из своего окружения и заявил им о своей решимости начать войну с Польшей в качестве первого шага в надвигающемся противостоянии с Англией. Он подчеркивал необходимость решить экономические проблемы, связанные с потребностями армии, но указывал, что германо-советские экономические отношения станут возможны лишь в случае улучшения политических отношений, тем самым делая неявный кивок в сторону ультиматума/предложения Молотова. Гитлер намекнул, что Москва может согласиться на уничтожение Польши[3839].

Параллельно этому Гитлер хотел задействовать Японию против западных держав. Японцы настаивали на твердых взаимных обязательствах в отношении войны с СССР и на гибких в отношении войны с Англией и Францией, в то время как немцы добивались ровно противоположного[3840]. Риббентроп попытался форсировать решение вопроса, заявив генерал-лейтенанту Хироси Осиме, который был назначен японским послом в Берлин, что, если не будет заключен германо-японский союз, Германии придется подписать пакт о ненападении с СССР. Осима хорошо говорил по-немецки и получал личные аудиенции у Гитлера; в кругу русских эмигрантов он предавался фантазиям об убийстве Сталина. Однако этот не искушенный в дипломатии ультранационалист и решительный приверженец германо-японского военного пакта впоследствии утверждал, что не стал передавать угрозу Риббентропа в Токио[3841]. Как бы то ни было, японский истеблишмент разделился во мнениях относительно того, следует ли принимать германское предложение[3842]. 27 мая Вайцзеккер писал Шуленбургу: «Одно из звеньев в цепи, а именно постепенное примирение Москвы с Токио, японцы называют крайне маловероятным. Рим тоже проявлял нерешительность, и потому в качестве решающих постепенно стали рассматриваться предполагаемые минусы этого далеко идущего шага». И далее: «Тем не менее сейчас с одобрения фюрера следует искать подход к русским, пусть даже очень сильно пересмотренный»[3843].

28 мая 1939 года Риббентроп раздраженно писал германскому послу в Токио Ойгену Отту: «Мы уже не понимаем, что на самом деле происходит в Токио и почему сейчас, когда переговоры зашли уже очень далеко, японское правительство по-прежнему уклоняется от однозначного решения». На следующий день в германском Министерстве иностранных дел каким-то образом узнали, что СССР склоняется к подписанию соглашения с Англией[3844]. Между тем агенты советской военной разведки добыли копию составленного для внутреннего пользования резюме беседы Риббентропа с польским послом в Берлине, к которому прилагались доклады о беседах, проведенных германским военным атташе в Польше, который ожидал, что поляки не окажут сопротивления и капитулируют. Агенты Сталина добыли для него донесения о переговорах СССР с Англией и Францией, с попустительства британского Министерства иностранных дел попавшие к германскому послу в Лондоне. Эти донесения содержали точную информацию и в глазах Сталина подтверждали, что объектом британских предпочтений является Берлин, а не Москва[3845].

Карусель все кружилась и кружилась. Одновременно проходили переговоры и немцев с японцами, и СССР с западными державами, и западных держав с Германией, и Германии с Италией. Германские должностные лица намного опередили британских в понимании того, какое значение для Советского Союза имел японский вопрос и как трудно будет помирить Москву с Токио. Однако ничего не было известно наверняка, кроме того что интриги продолжались. Если дипломатия — это искусство, позволяющее примирять друг с другом конкурирующие государственные интересы путем признания жизненно важных интересов других государств и поддержания контактов, позволяющего понять, что самое важное для другой стороны, то в данном случае игроки едва разбирались в принципах функционирования государственных систем их контрагентов, не говоря уже об их целях. Казалось, что Гитлер ополчился на Англию и взял курс на войну с Польшей, хотя его пропаганда изображала всю историю после 1789 года как непрерывное движение к «жидобольшевизму», нигилизму и анархии, которое мог остановить только нацизм[3846]. Гитлер утверждал, что от имени «цивилизации» взвалил на себя бремя борьбы с евреями и прочими распространителями интернационально-революционной несправедливости — такими, как Сталин. Можно ли было остановить фюрера на этом пути или хотя бы направить его усилия в другую сторону?

Глава 11. Пакт

Премьер-министр [Невилл Чемберлен] в своем нынешнем настроении говорит, что скорее подаст в отставку, чем подпишет соглашение с Советами.

Сэр Александр Кадоган, постоянный заместитель британского министра иностранных дел, запись в личном дневнике, 20.05.1939[3847]

Гитлер: «Приветствую вас, грязное отродье». Сталин: «Добрый день, кровавый убийца рабочих».

Дэвид Лоу. Свидание Evening Standard, 20.09.1939

В течение почти всего лета 1939 года Гитлер не появлялся в Берлине, уединившись в резиденции Бергхоф в Оберзальцберге вместе со своей давней подругой Евой Браун, вследствие чего в столице возник вакуум власти. Фюрер принимал стратегические решения, но когда и в каком виде они воплощались в жизнь, в известной степени зависело от того, кто имел или не имел доступа к нему. Министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп — или его связной — старались бывать в Бергхофе, где они пытались склонить Гитлера к тому, чтобы взять курс на сближение с «жидобольшевиками». Нерешительный Риббентроп мог показаться неподходящим человеком для такого крутого поворота. Он был выходцем из среднего класса, однако женился на наследнице богатого винодела, выучил французский и английский, много ездил по Европе как продавец вина и уговорил свою тетку усыновить его, чтобы получить ее (недавно приобретенный) аристократический титул. «Фон» Риббентроп поздно вступил в