Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера, 1929–1941 - Стивен Коткин

июня Молотов передал через Майского, посла в Лондоне, недвусмысленное советское требование о согласии Англии на меры, которые бы не допустили использования трех Прибалтийских стран для агрессии против СССР. «Правда» (13 июня) публично отмахнулась от возможных возражений[3880]. 15 июня, через месяц после начала переговоров с западными державами, Молотов в телеграмме советским послам в Лондоне и Париже писал, что англичане и французы «не хотят серьезного договора, отвечающего принципу взаимности и равенства обязательств»[3881]. Некоторые британские должностные лица во внутриведомственном порядке настаивали, чтобы Лондон согласился на советские требования гарантий для стран Прибалтики, даже признавая при этом, что Сталин может получить предлог для их захвата. Но Чемберлен, сдавший Гитлеру Чехословакию, не желал идти на это.

Сталин не знал что и думать. Британские империалисты захватили четверть мира, прибрав к рукам множество заморских территорий, и при этом ссылались на «принципы», отказываясь позволить ему защитить себя, хотя речь шла о микроскопических территориях, смежных с советскими землями и еще совсем недавно принадлежавших России, — и это воспринималось как угроза? Примерно тогда же на приеме в Большом Кремлевском дворце танцовщик Игорь Моисеев, чей народный ансамбль исполнял номера, вошедшие в число наиболее популярных, разговаривал с Ворошиловым. Когда нарком обороны спросил о том, какие новые номера собирается ставить Моисеев со своим ансамблем, к ним подошел Сталин, которому нравился их номер «Подмосковная лирика» из танцевального цикла «Картинки прошлого». Узнав, о чем идет речь, он сказал: «Все равно, что Сталину нужно, он не поставит». Моисеев сказал: «Иосиф Виссарионович, вы о нас плохого мнения». Сталин ответил: «Да нет, то, что Сталину нужно (он говорил о себе в третьем лице), вы не поставите… Ну, например, разгром Англии и Франции вы же не поставите?» Наступила тишина, все окаменели, а Сталин двинулся дальше[3882].

Внутриполитическое давление все же вынудило Чемберлена послать кого-нибудь в Москву для «ускорения переговоров». Советский посол Майский 12 июня предложил англичанам прислать министра иностранных дел Галифакса, который как будто бы был настроен на сделку, но из этого ничего не вышло. Чемберлен не дал согласия и на отправку Энтони Идена, бывшего министра иностранных дел, встречавшегося со Сталиным и готового ехать. Вместо этого премьер-министр отправил Уильяма Стрэнга, который во время московского визита Идена тоже встречался со Сталиным. «Из всех диктаторов Сталин в личном общении казался наиболее нормальным человеком, — писал Стрэнг. — Когда мы увидели его на совещании… он говорил тихим и ровным голосом, сохранял невозмутимость, отличался неброскими манерами, мог отпустить непритязательную шутку, выражался лаконично, примирительным тоном, но не отступая ни на йоту. Было в нем что-то твердокаменное, из-за чего казалось, что он крепче стоит на ногах, чем другие диктаторы, его соперники»[3883]. Однако Стрэнг был всего лишь функционером Министерства иностранных дел, посланным в Москву не в качестве специального уполномоченного, а лишь для содействия послу Сидсу. Жданов 29 июня выступил в «Правде» со статьей «Английское и французское правительства не хотят равного договора с СССР».

В свою очередь, Молотов за спиной у своих партнеров-капиталистов называл их «жуликами и обманщиками», а в лицо выдвигал им требование детально формулировать любые обязательства, заявив Сидсу, что франко-советский пакт 1935 года «оказался не более чем бумажной фикцией». Также главный дипломат СССР привык сидеть за своим столом, установленным на возвышении, а его западным партнерам по переговорам приходилось сидеть на стульях, кое-как пристроив свои блокноты на коленях. (Согласно британской стороне, ни Молотов, ни его заместитель Потемкин, выполнявший обязанности переводчика, не делали записей, однако англичанам казалось, что Молотов нажимал какую-то кнопку у себя на столе, возможно, записывая разговор[3884].) Кроме того, Сидса и французского посла Наггиара раздражала все время открытая дверь за спиной у Молотова — они подозревали, что за ней стоит Сталин, подслушивая беседу. (Согласно журналу посещений, в те моменты, когда Молотов вел переговоры, Сталин никого не принимал у себя в кремлевском кабинете.) Молотов произвольно выдвигал новые требования и не усматривал никаких различий между французскими и английскими предложениями. Такое недопонимание нюансов, дополнявшее презрение к дипломатическим условностям, могло бы иметь значение, если бы британское правительство было заинтересовано в сделке. «Я настолько не верю в значение русской помощи, — писал Чемберлен своей сестре (02.07.1939), — что мне не кажется, что наше положение сильно ухудшится, если придется обходиться без них»[3885].

Война

Всеволод Мейерхольд, самый знаменитый театральный режиссер в СССР, ездивший в Ленинград, чтобы завершить работу над постановкой массового физкультурного парада с участием 30 тысяч молодых спортсменов, синхронно выполнявших упражнения во славу режима, в награду за свои труды был арестован. В печально известной Бутырской тюрьме в Москве его пытали, добиваясь признания в шпионаже на Англию и Японию. «Меня здесь били — больного 65-летнего старика, — писал он, обращаясь к Молотову, — клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине… когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-сине-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом и боль была такая, что казалось, на больные чувствительные места ног лили крутой кипяток… И я пустил в ход самооговоры в надежде, что они-то и приведут меня на эшафот». Следователи мочились Мейерхольду в рот и раздробили ему правую руку (которой он писал)[3886]. Примерно тогда же его вторая жена и прима его театра, обрусевшая немка Зинаида Райх была жестоко убита у себя дома: зарезавшие ее убийцы даже выкололи ей глаза[3887]. При этом из ценностей ничего не пропало[3888]. Мейерхольд так и не узнал об убийстве жены, а его коллеги не знали ничего о его судьбе, кроме того, что его фотографии снимали со стен или уродовали, вырезая из них его лицо.

В разговорах с немецким послом Молотов подчеркивал, что ключевым фактором возможного советско-германского сближения является позиция Берлина в связи с советско-японскими взаимоотношениями[3889]. Однако Берлин по-прежнему надеялся на соглашение с Токио, как втайне доносил Зорге 27 июня[3890]. 1 июля Отт сообщал в Берлин, что ему до сих пор «не удалось добиться полной ясности в отношении японских сомнений»[3891]. 2 июля Гитлер, прибывший в Гамбург на похороны армейского генерала, в выступлении перед нацистскими функционерами упомянул о возможности соглашения с Советским Союзом[3892]. 5 июля Отт снова писал Вайцзеккеру: «Что касается переговоров о союзе, эти аргументы еще раз подтверждают, что флот упорно сражается за то, чтобы проводить выжидательную политику, смотреть, что будет делать Америка, и