Не померкнет никогда… - Александр Павлович Беляев

Командир дивизии торопился на НП, оборудованный на высоте юго-западнее Траб, но, увидев Щуку, выслушал его и также остался доволен результатами разведки.

— Объявите от моего имени разведчикам благодарность, — сказал он. И тут же добавил: — Продолжайте вести разведку на всех направлениях.

Затем комдив вызвал начальника тыла дивизии интенданта 1 ранга А. И. Плохова и приказал ему забрать из эшелона все, что может представлять хоть какую-нибудь ценность для дивизии, и особенно боеприпасы, а остальное имущество уничтожить на месте.

Щука попросил у генерала разрешения отправиться на полустанок вместе с Плоховым. Галицкий разрешил. Собрав колонну из десяти машин, Плохов и Щука двинулись в путь.

С рассветом отряд Железной прибыл на полустанок. Разведчики, охранявшие эшелон, времени даром не теряли. Они натаскали шпал и сложили возле платформ, на которых стояла техника, высокие настилы. Почти все взрослые жители полустанка, несмотря на столь ранний час, собрались возле эшелона и старательно помогали красноармейцам.

Работа шла полным ходом, когда неожиданно раздалась тревожная команда:

— Воздух!

Все как один подняли головы вверх и увидели самолет-разведчик, летевший параллельно железнодорожному пути. Начальник полустанка, уже познавший, что такое война, подбежал к Щуке и взволнованно проговорил:

— В лес, товарищ майор. В лес всем надо!

Щука жестом остановил железнодорожника:

— В лес поздно. Он за километр отсюда заметил нас. А вот опознавательные флаги выкинуть на крыши вагонов следует.

Тотчас же несколько красных полотнищ с белыми крестами расстелили на крышах вагонов, одним из них покрыли будку паровоза. Плохов, оценив предложение Щуки, громко скомандовал:

— Продолжать работу без всякой суеты!

Воздушный разведчик покрутился у станции, несколько раз пролетел над эшелоном и, как ни в чем не бывало, улетел восвояси. При этом он даже приветливо покачал бойцам крыльями.

Бойцы работали быстро, и скоро эшелон был разгружен почти полностью. В вагонах оставили лишь кое-какое тяжелое инженерное имущество и оборудование типографии. Водители сделали две ездки — в дивизию и обратно. Затем в расположение Железной были отправлены последние ящики снарядов, последние бочки с бензином.

— Остальное сжечь! — приказал Плохов. — Паровоз взорвать! Стрелки взорвать!

Для выполнения этой работы на полустанке оставили небольшую группу разведчиков и одну машину. Когда колонна уже скрылась в лесу, на полустанке раздалось несколько мощных взрывов. Все, кто был в колонне, оглянулись. Багровое пламя, охватившее эшелон, на минуту вдруг исчезло в клубах белого пара.

— Жалко добро, — вздохнул Плохов и снова захлопнул дверцу кабины.

Колонна двинулась в глубь леса.

РАЗВЕДКА

Группа Барбашова шла только ночью, отлеживаясь днем в непролазной чаще, в оврагах. Бойцы были голодные, измучены гнусом, в мокрой, непросыхающей одежде.

Уже на дальних подступах к Смолевичам чаще стали встречаться хорошие дороги, по которым круглые сутки двигались мотопехота и танки врага, в то время как по проселку назад, в тыл, эвакуаторы тащили изуродованные, обгорелые, как головешки, самоходки, орудия с разбитыми лафетами и развороченными стволами, сожженные автомобили и прочую технику, испытавшую на себе удары советской стали.

В поисках своих частей Барбашов упрямо, не меняя направления, вел людей строго на восток еще три ночи. На исходе четвертой нервы не выдержали, и он заметался, как слепой, неожиданно сворачивая то вправо, то влево.

На рассвете отряд вышел к ржаному полю. Из конца в конец его легко и плавно перекатывались волны, а на середине, словно островок, возвышалась кипучая поросль ивняка. Людям непременно надо было где-то обсушиться, прожарить на солнце липкое от сырости, тошнотворно пахнущее кислятиной белье, и Барбашов решил переждать день в кустах.

Чтобы не оставлять за собой след, разошлись цепью и двинулись на середину поля. Здесь, забравшись в кусты, бойцы с облегчением разделись и разулись. Барбашов тоже скинул гимнастерку и впервые с момента выхода из городка решился снять с себя Знамя. Клочков осторожно разрезал нитки, и, подмяв рожь, расстелил на ней полотнище. Бойцы на четвереньках сползлись к священной реликвии. Большинство из них так близко видели Знамя впервые. Оно было бархатистое, узорчатое. В центре его красивым шрифтом, каким когда-то печатали первые воззвания и декреты Советской власти, была вышита надпись:

«Центральный Исполнительный Комитет Союза ССР. 24-я стрелковая Самаро-Ульяновская дивизия».

Клочков аккуратно разгладил на Знамени складки и, сосредоточенно разглядывая его, всей пятерней поскреб затылок.

— Вот ведь и недорогая вроде бы штука, а цены ей нет, — проговорил он, многозначительно поджав губы.

— Да уж, бывало, как ночью заступишь на пост номер один, в оба уха темноту слушаешь, как бы кто к Знамени не подкрался, — вспоминал Косматых.

— Можно потрогать, товарищ старший политрук? — неожиданно спросил Кунанбаев.

Бойцы заулыбались.

— Конечно, можно, — разрешил Барбашов. — А случится что со мной, не трогай, а хватай его в обе руки и неси дальше.

— Зачем — случится? Лучше вы сами несите, — смутился Кунанбаев. — Я даже не знаю, куда нести.

— Да, — сразу стал задумчивым Барбашов. — Ты не знаешь, я не знаю, а нести надо. И понесем… Есть у нас что-нибудь жевать, Федор Васильевич?

— Ничего, товарищ старший политрук.

Бойцы снова расползлись по своим местам. Ханыга собрал с ивы несколько сухих листьев и, мелко растерев их, свернул цигарку.

— Кому невтерпеж — могу осчастливить, — объявил он.

К нему сразу потянулись Косматых и Клочков.

— Подожди, не трать спичку, — остановил Ханыгу сержант. — У меня где-то малость махры затерялось.

Он вывернул нагрудный карман и высыпал на ладонь щепотку-две табачной трухи, перемешанной с хлебными крошками и еще бог знает с каким мусором. Ханыга ссыпал все это в свою цигарку и, чиркнув спичкой, прикурил. Над рожью поднялось полупрозрачное облачко сизого дыма. Сначала его выпустил изо рта Ханыга, потом Клочков, потом Косматых. Последним к окурку снова приложился Ханыга. Но розовый огонек только обжег курильщику пальцы и потух.

— А у меня в субботу, двадцать первого июня, как нарочно, из тумбочки кто-то целый кисет домашнего табаку спер, — вспомнил Косматых. — Его б сейчас на всю дорогу хватило. А табачок знаешь какой был? Каптерщик раз затянулся — чуть богу душу не отдал.

— Ну вот он и спер, — рассудил Клочков. — А ты тоже раззява. Хороший табак держать в тумбочке. Это же надо придумать!

— Одним словом, махре конец, спичкам конец, газета тоже приказала долго жить до очередной подписки, — подвел итог Ханыга.

— Вот уж газет-то можно было запасти. Чего доброго, а их хватало, — усмехнулся Косматых.

— Ладно, хлопцы, хватит болтать. Давайте спать, — прервал сержант разговор бойцов.

— Шо спать, сержант, жрать охота, — кисло протянул Ханыга. — На голодное брюхо какие сны. Дал бы