История войны 1814 года во Франции - Модест Иванович Богданович

австрийская легкая дивизия принца Морица Лихтенштейна у Оксерра; австрийские резервы наследного принца Гессен-Гомбургского в Дижоне; 1-я австрийская легкая дивизия близ Лиона, в Шамбери и Женеве. Главные квартиры союзных монархов находились в Лангре, а князя Шварценберга в Шомоне. Из войск бывшей Силезской армии 9-й пехотный корпус Олсуфьева, в числе 6 тысяч человек, вместе с главной квартирой Блюхера, в Жуанвиле; кавалерия генерала Ланского, 2 500 человек, у Сен-Дизье; Сакен с 18 тысячами человек у Дулеван8. Корпус Йорка, не успев в своих покушениях против крепостей на реке Мозеле, двигался от Понт-а-Муссон к Сен-Мигиель9. Вообще же обе союзные армии были растянуты от правого до левого крыла их общего расположения на 40 немецких миль (280 верст), да и по направлению их пути действий разобщены так, что, за исключением корпусов Гиулая, кронпринца Виртембергского, Сакена и Олсуфьева, всего до 50 тысяч человек, прочие войска не могли принять участия в первоначальных действиях. Суровая погода заставляла располагаться по квартирам, и только лишь передовые посты стояли на биваках10.

Князь Шварценберг, перенеся свою главную квартиру еще 6 (18) января в Лангр, оставался там целую неделю. Достижение войсками Главной армии Лангрского плато казалось многим из влиятельных лиц крайним пределом действий, перейдя за который, по их мнению, союзники, вместо приобретения каких-либо выгод, подверглись бы неминуемой опасности. Они полагали, что занятие их войсками значительной части владений древней Франции было достаточно для побуждения Наполеона к миру. Император Франц и Меттерних опасались преобладания России, возвышения Пруссии и народных движений в Германии до того, что готовы были возвратиться к франкфуртским предложениям. Оставив Наполеона властителем Франции, с естественными границами ее, Рейном и Альпами, и уступив вице-королю принцу Евгению часть Италии, австрийцы предполагали возобновить союз с Французской империей для противодействия России. Чтобы привлечь на свою сторону прочих участников коалиции, Меттерних, с обычной ему изворотливостью, старался убедить их в пользе составленных им предположений. Напротив того, король прусский был твердо убежден в том, что Европа не могла наслаждаться прочным миром, пока Наполеон оставался на престоле. Тем не менее, однако же, удалось Меттерниху склонить в свою пользу прусского государственного канцлера Гарденберга, да и между прусскими генералами нашлись жаркие поборники его видов. Генерал-адъютант короля Фридриха-Вильгельма Кнезебек, считавшийся большим стратегом, потому что ему приписывали составление планов действий русской армии в 1812 году и союзной армии во вторую кампанию 1813 года, полагал, что не должно было переходить за Лангр. По словам его: «Наступление Наполеона от Смоленска к Москве нанесло ему вред; то же самое будет с нами, если двинемся к Парижу». Эти идеи были подробно развиты в мемуаре, составленном Кнезебеком. Подобный взгляд совершенно согласовался с идеями Меттерниха. Гораздо труднее было австрийскому министру убедить в основательности своего мнения английских дипломатов Каткарта и Эбердина, но и это наконец удалось ему: последний, находясь на вечере у Меттерниха в Везуле, где зашла речь о мемуаре Кнезебека, изъявил мнение, что «недостойно было бы Англии отказаться от условий, ей самой предложенных во Франкфурте». Генерал сэр Чарльз Стюарт, брат английского первого министра лорда Кестельри, также поддерживал Меттерниха. По-видимому, англичане, с одной стороны, хотели предупредить преобладание России, а с другой – страшились упрека оппозиции в напрасном продолжении войны и неудовольствия своего народа, стонавшего под бременем налогов и огромного государственного долга. Прибывшие вслед за тем в главную квартиру лорд Кестельри и граф Мюнстер не согласовались между собой. Первый желал мира, а второй продолжения войны. Что же касается до русских, то граф Нессельроде и некоторые из генералов тоже пристали к мнению Меттерниха. Дипломаты южно-германских владений постоянно держали его сторону. Таким образом, поборниками решительных действий против Наполеона явились только император Александр, Штейн, Мюнстер и Поццо-ди-Борго. Русский монарх был твердо уверен в несовместности спокойствия Европы с владычеством наполеоновым во Франции; Штейн, разделяя это убеждение, желал падения Наполеона как очистительной жертвы за все страдания и оскорбления, перенесенные от него Германией; Мюнстер полагал, что переговоры с Наполеоном ослабляли влияние партии французских роялистов, преданной союзникам, а Поццо-ди-Борго руководился, как и прежде, родовой ненавистью к Бонапартам. Известия, доставленные в главную квартиру швейцарцем Лагарпом, бывшим наставником императора Александра, об упадке духа в Париже и о готовности Талейрана и других влиятельных лиц содействовать падению Наполеона, утвердили российского монарха в его намерении. В Силезской армии господствовало обычное ей воинственное настроение. «Der Kerl muss herunter!» – постоянно твердил Блюхер11. По мнению главного из его сподвижников генерала Гнейзенау, «если бы союзники перешли через Рейн немедленно по прибытии в долину сей реки, то могли бы, пользуясь упадком духа и смятением неприятеля, овладеть важнейшими крепостями и безостановочно достигнуть Парижа». Несмотря на то, что французам дано было два месяца для сформирования армии, успех наступления союзников и теперь, как и прежде, не подлежал сомнению, принимая во внимание, во-первых, плохое состояние французской армии; во-вторых, недостаток оружия во Франции, не позволявший быстро формировать войска; в-третьих, неудовольствие против Наполеона, господствовавшее в Париже. «…Знаю, как далеко расхожусь я во мнениях с учеными военными людьми (Kriegskünstler), но не менее знаю и то, что уклонение от военных правил часто бывает полезнее, нежели соблюдение их». «Willkommen vor Paris wenn wir nur wollen» («Стоит только пожелать нам, и мы будем в Париже»), – писал Гнейзенау в заключение своего мнения12.

Генералу Гнейзенау не удалось, однако же, убедить Кнезебека в необходимости решительного наступления. По словам ученого стратега, «дело, за которое сражались союзники, было столь важно, что не следовало жертвовать им хвастливому стремлению побывать в Париже» («Die Sache für die wir fechten ist viel zu gross, als das sie je übereilt, oder einer blossen Gloriole geopfert werden sollte – nach Paris zu gehen»). Он полагал, что союзники, достигнув Лангрского плато, должны были открыть переговоры, чтобы, по крайней мере, узнать, где расположены французские войска, и выиграть две недели13. Очевидно, что такой мнимый выигрыш был вреден для союзников и мог послужить в выгоду Наполеону14. Мюффлинг, пользуясь дружбой с Кнезебеком и надеясь иметь на него большее влияние, нежели соперник его Гнейзенау, также старался убедить его в необходимости решительных действий. Как Гарденберг, Кнезебек и близкие к ним люди считали генерала Гнейзенау и его поборников за людей «восторженных», «непрактических», то Мюффлинг счел нужным уверить Кнезебека, что они не увлекались никакими мечтами. «Я полагаю, – писал он, – что, несмотря на все слухи о неудовольствии французов к Наполеону, войска их будут сражаться, и даже с успехом, если мы станем действовать ошибочно. Но я столько