Розовый. История цвета - Мишель Пастуро

здесь оказалось опущено – вероятно, потому что оно слишком явно напоминало злополучное слово dentier. Получается довольно сложная система табу, каждое из которых требует обходного пути. Другая интересная деталь: для показа этого деликатного сюжета рекламщики заменили ярко-розовый цвет на нейтральный, всеми любимый синий. И не просто синий, а небесно-голубой: приятный оттенок, которой вызывает ассоциации с покоем, тишиной, безмятежностью. Розовые буквы стали бы слишком болезненным напоминанием о реальном цвете протеза и о его функции – заменять отсутствующие зубы. Такой розовый цвет лучше убрать с глаз долой[128].

Совсем другое дело сладости и лакомства, которые мы тоже отправляем в рот. Их много, таких нежных, сладких, и они всегда доставляют нам удовольствие. У некоторых из них очень давняя история – например, у драже и зефира[129]. И те и другие до того, как стать сладостями (в XVI веке), были лекарствами, до того, как стать розовыми (в XVIII веке) были белыми. Их преподносили по случаю торжеств – сначала свадеб, потом крестин, – прежде чем они превратились в повседневные сладости. Жевательная резинка, появившаяся в Соединенных Штатах в 1871 году, – конечно, гораздо более позднее изобретение, но и она прошла тот же путь: долгое время была только розовой и чуть сладковатой, а затем приобрела разнообразные беловатые или зеленоватые оттенки, удачно сочетавшиеся с ее мятным вкусом.

К списку конфет и других сладостей следует еще добавить торты и пирожные: их тоже покрывают розовым кремом или глазурью, чтобы они были соблазнительными, притягивали взгляд, обещали нежный, сладкий вкус, чтобы у покупателя потекли слюнки и он решился взять из вазы пригоршню разноцветных леденцов, в первую очередь розовых, особенно если покупатель – ребенок. Это еще не счастье, но что-то очень похожее. В наши дни люди часто путают удовольствие со счастьем, и розовый стал цветом обоих.

В совсем другой области жизни существует еще один современный аспект розового, который можно считать позитивным, во всяком случае, для той части общества, которая любит все, что кажется современным, новым, оригинальным: это розовый цвет креативности. Вначале речь шла скорее о вызывающем цвете, который должен был привлечь внимание, преодолеть устоявшиеся привычки или условности, внести новизну, шокировать, а главное, заставить людей говорить о вас. В 1930-х годах модельер Эльза Скиапарелли, близкая к кругу сюрреалистов, выпускает линию одежды цвета фуксии, ослепительно яркого и насыщенного оттенка розового, и духи в футляре того же цвета, флакон для которых выполнен в виде бюста обнаженной и соблазнительной женщины. Вся эта линия получила название «Shocking pink» («Шокирующий розовый») и вызвала скандал[130]. Не столько из-за обнаженного женского бюста, сколько из-за неподобающего использования розового. Здесь больше не было места мягкости, обаянию или утонченности: на сцену вышел розовый как нарочито агрессивный и кричащий цвет.

После Второй мировой войны создатели моды (или те, кто считает себя таковыми) будут снова и снова предлагать этот цвет, но выразительности и оригинальности у него заметно поубавится, и в итоге он почти что превратится в китч. Это эпоха, в которую Мэрилин Монро, более блондинка, чем когда-либо, позирует фотографу в розовом платье и в розовом купальнике, эпоха, когда другая звезда кино или телевидения разъезжает в розовом «роллс-ройсе» или «кадиллаке», когда на матчах по футболу, а затем и по регби судьи все чаще начинают выходить на поле не в традиционных черных майках, а в желтых или розовых, потому что так их лучше видно по телевизору (но их авторитет из-за этого снижается). Немного позже на тех же спортивных полях появляются команды, выступающие в розовой форме – яркой, «кислотной», иногда с белыми, синими, зелеными или черными полосками, в которой они больше похожи на шоуменов, чем на спортсменов. Розовый цвет все превращает в представление. Последний удар наносит поп-арт, превращая этот нарочито вызывающий розовый в своего рода программное заявление, призванное раскрасить жизнь. Поп-арт тоже использует розовый вопреки ожиданиям и с удовольствием выводит на сцену розовых драконов и акул, розовые молотки и трубы, а порой – вдвойне провокационно – даже розовые сердечки и цветочки![131] Но поп-арт появится позже; а все, что до войны в этой тенденции могло быть новаторского, оригинального или скандального, станет банальным и выхолощенным к концу 1960-х.

В завершение – об игровой, почти шутливой стороне современной любви к розовому. Этот феномен, несомненно, заслуживает внимания: в отличие от многих инфантильных или эксцентричных выдумок, претендующих на художественную ценность, он оказался устойчив во времени. Его эмблема – вымышленный персонаж, с момента появления снискавший всеобщую любовь: Розовая пантера. По правде говоря, этот хищник больше похож на пуму или ягуара, или просто на большую кошку, чем на настоящую пантеру. Но не надо забывать, что это нарисованная, анимационная пантера: у нее удлиненные пропорции, очень худые ноги, четырехпалые лапы, глаза, смещенные к верхней части черепа. Тело у нее целиком розовое, живот, морда и уши изнутри чуть светлее всего остального. Это существо впервые появляется в 1963 году в титрах детективной комедии Блейка Эдвардса «Розовая пантера» – так назывался знаменитый украденный драгоценный камень, который разыскивает неутомимый инспектор Клузо. Пантера имела оглушительный успех, она стала героиней множества короткометражек, позже телесериалов, комиксов, видеоигр и всевозможных продуктов с использованием ее образа[132]. В фильме каждое ее появление сопровождается короткой музыкальной темой всего из нескольких нот; эта мелодия, как и сама пантера, стала эмблемой некоторой людической абсурдности, присущей нашим современным обществам. Написал ее Генри Манчини, знаменитый автор музыки для кино. Обаятельная пантера, невозмутимая, флегматичная, немая, жестами и походкой наводящая на мысль скорее о пантомиме, чем о драматическом действии, сделала для популярности розового больше, чем мерчандайзинг товаров, предлагаемых маленьким девочкам, или чудачества поп-арта. Доверим ей завершить историю этого особого цвета – одновременно сдержанного и буйного, романтичного и эксцентричного, обожаемого одними и отвергаемого другими.

Заключение

Историк – не физик и не невролог. Для него «создатель» цветов – это не свет, не пара «глаз – мозг» с функциями цветоощущения, которые она приводит в действие, а общество с его определениями, классификациями, законами и практиками, которые зачастую отличаются от законов и практик науки. Вот почему история цветов – это прежде всего история общества, а число цветов не ограничивается семью, как в спектре, где они к тому же образуют непрерывный переход. В западной культуре в него входят еще четыре.

Гуманитарные науки признают существование одиннадцати цветов. Шесть из них считаются основными: белый, красный, черный, зеленый, желтый, синий; и еще пять – так называемые «полуцвета»: розовый, оранжевый,