Розовый. История цвета - Мишель Пастуро

фиолетовый, серый и коричневый. За пределами этих одиннадцати – только бесконечные оттенки, вариации и нюансы, которые исчисляются тысячами, но ни у одного из них нет своей истории или собственной символики. Кроме того, оттенки постоянно меняются в зависимости от освещения, материала, поверхности, техники исполнения, взгляда смотрящего и даже времени суток. Они не являются цветами, то есть абстрактными категориями, которые существуют сами по себе, не нуждаясь в материализации; это всего лишь оттенки или вариации одиннадцати базовых цветов. Если рассказать о красном, зеленом или синем по радио, слушатели, ничего не видя, тем не менее все поймут. А вот рассказать о цвете «бисмарк фуриозо», о «канцелярском» зеленом или о тропическом морском синем без визуального образца или хотя бы цветовой шкалы уже значительно труднее.

Шесть первых книг этой серии были посвящены каждому из основных цветов. Седьмая, целиком посвященная розовому, открывает серию «цветов второй группы». Этот расплывчатый термин я употребляю здесь намеренно, чтобы избежать неточности. «Второстепенные цвета» звучало бы пренебрежительно, а назвать их «дополнительными» значило бы привлечь лишнее внимание к упрощенным и ныне устаревшим теориям (в частности, к тем, что исключают зеленый из числа основных цветов или отказывают черному и белому в полноправном хроматическом статусе). По моему мнению, правильно было бы назвать их «полуцветами», поскольку розовый, фиолетовый, оранжевый, серый и коричневый часто получают путем смешивания, но это не значит, что речь идет о неполноценных цветах. Это вполне самостоятельные, полноправные цвета, и история розового – убедительное тому доказательство.

Его история наконец-то позволила выявить особенности, присущие второй группе цветов, – особенности, которые представляют собой определенные трудности, с какими историку не приходилось сталкиваться при исследовании шести основных цветов. Об этих проблемах стоит рассказать сейчас. Их стоит упомянуть здесь – не только в качестве заключения к этому подробному исследованию розового, но и как введение к следующим томам, поскольку с этими же трудностями мы столкнемся при разговоре об оранжевом, сером, фиолетовом и коричневом.

Их историю, как и историю розового, нельзя назвать ни непрерывной, ни однородной. В ней множество хронологических «пробелов» и тематических «пустот», главная причина которых – отсутствие документальных материалов. В исследовании красного, желтого, зеленого или синего, не говоря уже о белом и черном, ни с чем подобным сталкиваться не приходилось. С другой стороны, в истории цветов второй группы бывают периоды, по которым историк за отсутствием каких бы то ни было документальных материалов – археологических, текстовых, лексических или изобразительных – не может сказать ничего кроме того, что отсутствие документов само по себе имеет силу документа; но это не дает оснований для развернутого анализа.

В европейской истории розового, как мы видели, такие лакуны приходятся на период, предшествующий IV веку до нашей эры, когда первые пигменты этого цвета появились на македонских росписях. Позже таким периодом стали несколько веков, отделяющих раннехристианское искусство от книжных миниатюр оттоновской эпохи, созданных в первые годы второго тысячелетия: на все это время розовый практически исчезает с изображений и из произведений искусства, из лексики и из текстов. Наконец, еще один период пусть и не полного отсутствия, но большого дефицита документов, касающихся как повседневной жизни, так и в художественного творчества, приходится на значительную часть XVII века. Как исследовать историю розового от заката маньеризма до появления стиля рококо? По этому периоду катастрофически не хватает источников, особенно в сравнении с последующей эпохой.

То же повторится и при изучении истории оранжевого, серого и фиолетового в эти же периоды либо в другие, более долгие или более многочисленные: источники будут хранить молчание. Историк не сталкивался с такими проблемами раньше, когда занимался шестью основными цветами: в его распоряжении были богатейшие материалы по всем периодам от Древней Греции до XXI века.

Возможно, именно в этих пробелах и умолчаниях следует искать объяснение того, что авторы немногих работ, посвященных истории этого цвета, ограничились одним периодом – современной эпохой, и сосредоточились на одной теме – гендерном аспекте розового. Собранный ими материал, безусловно, представляет интерес, особенно если его рассматривать в контексте актуальной проблематики последних лет; но ведь это, конечно же, лишь небольшая часть истории розового в европейских обществах. Зачем сводить ее к одним только современным практикам, связанным с разделением по гендерному признаку? Об истории розового можно рассказать еще очень многое: надеюсь, наша книга это доказала. Не следует впадать в подобное заблуждение при изучении истории оранжевого и превращать ее в историю рыжих волос, лисьей шкуры и витамина C. Что же касается символики фиолетового, то она отнюдь не ограничивается использованием этого цвета в католической литургии, в облачениях епископов (которые до фиолетового долгое время одевались в зеленое) и в эмблемах феминистских движений. Сводить историю любого из цветов к недавнему периоду – распространенная ошибка, которой надо избегать, хоть она и объяснима: когда не хватает документальных материалов, чтобы проследить тему в ее развитии на протяжении веков, велик соблазн раздуть значение одного из периодов или одного из аспектов этого развития, погрешив тем самым против логики и правды истории. И тогда маловероятное, случайное, исключительное, а порой и скабрезное подменяет собой подлинный исторический синтез.

Другое негативное следствие неравномерного распределения документов по хронологии и пробелов в источниках – ограниченный выбор иконографии по цветам второй группы. В этой области тоже приходится сталкиваться с нехваткой или отсутствием нужных материалов, которых по белому, черному, красному, желтому, зеленому и синему имеется достаточно. Так, найти фигуративные документы в цвете по республиканскому Риму или феодальной эпохе оказалось весьма нелегким делом.

Но главная трудность все же не в этом. У цветов второй группы нет четко очерченного хроматического поля. Как я сказал выше, в течение всей многовековой истории розового границы, отделяющие его от оранжевого, красного, желтого и белого оставались расплывчатыми. Точно так же сегодня нет четкого разграничения между фиолетовым и красным с одной стороны, и фиолетовым и синим с другой (а в древности и Средневековье фиолетовый трудно было отделить от его, как считалось тогда, соседей – черного, серого и коричневого). И это еще не все: этим не вполне разграниченным хроматическим полям соответствуют такие же нестабильные поля в семантике и символике: значение слова и символа может порой колебаться в диапазоне между двумя и более очень далекими друг от друга полюсами. Вот пример, который мы приводили совсем недавно: инкарнат и «младенческий розовый» принадлежат к одному и тому же хроматическому полю, но к разным социальным и символическим полям. А доказать близкую связь, существовавшую между ними в истории, дело не простое. Так же сложно доказать родство