Люди и чудовища. И прибудет погибель ко всем нам - Кристина Ива

— Я не помню о том дне ничего кроме беготни, — сказал Ксандр.

— Может, не хотел смотреть? Ты всегда куда-то бежишь. И не только, когда это нужно. От мамы (Нори) и папы (Карла) ты тоже сбегал, а ведь у них мы были в безопасности, они нас любили. Может, пора остановиться? Нам никто не угрожает.

Ксандр молча докуривал сигарету.

— Я по ним очень скучаю, — произнесла Элеон. — По маме и папе. Надеюсь, им хорошо там, где они сейчас. — Девочка посмотрела на брата, тот всё еще молчал. Элеон начала слегка сердиться. — Ну ответь мне что-нибудь!

— Что я могу сказать?

— Неужели ты совсем не скучаешь по дому? Неужели тебе всё равно? Я не верю в это.

— Это был твой дом. Не мой. А это вообще не дом. Я здесь с ума схожу.

— Где тогда твой? — спросила Элеон и задумалась. — Ты… скучаешь по месту, где мы жили еще с другими родителями? Так ты туда хочешь убежать?

— Элеон, — проговорил Ксандр. — Я не могу туда попасть.

— Почему?

— Дороги назад оборваны.

— Можно найти новые. Надо спросить у людей, где наши другие родители. И тогда дороги найдутся.

— Не в этом дело, — вздохнул Ксандр. — Мы не можем вернуться домой потому, что те другие… люди не были хорошими. Они — чудовища.

— Ты что-то путаешь. Они не чудовища. Они — наши родители, и ты их очень любил. Иначе бы не хотел к ним вернуться.

— Я не говорил, что хочу.

— Но ведь это так. Я же знаю. Почему ты боишься признать это? Почему боишься хоть раз послушать меня?

— Потому что ты говоришь о том, что меня больше всего волнует. Тебе не холодно? Может, спустимся, а то я начинаю замерзать?

Утром был снова допрос по поводу одеял.

— Вы, что, полы мыли ими?

— О, уверяю, одеяла этих полов не дотрагивались.

— В чем тогда дело?

— Просто у вас очень грязные крыши.

Таким образом, Ксандр весь день мыл полы на чердаке, крышу, стирал одеяла. А затем снова писал чертовы Слова из чертовой книги.

Так проходил день за днем. Каждый раз — новые правила, новые наказания. Подросток убегал из дома и не появлялся сутками. Его заставляли работать. Элеон наоборот сдружилась с этой семьей. Девочка с удовольствием ходила в храм, слушала, как поют молитвы. А пели их все. В Монде было запрещено всё прекрасное на свете, кроме музыки. Казалось, жители лишь притворяются земледельцами да ремесленниками, а на самом деле они — музыканты. Каждый умел играть хоть на одном инструменте и недурно.

Поведение Ксандра порой доводило саму Элеон до истерики. Брат был просто невыносим. От него постоянно пахло сигаретами. При этом никто не знал, когда он курит и где берет табак.

В понедельник Аркадия отправили в храм. Малышу нездоровилось. Ночью он умер во сне. Во вторник вечером прошли похороны. Элеон вся исплакалась, а взрослые ее успокаивали. Мол, теперь мальчик попадет в лучший мир.

Ксандру эти похороны показались наигранными. Будто родителям всё равно, что их ребенок умер. Будто они даже рады. Какая-то сумасшедшая выбежала на улицу вся в белом и начала нести ахинею про заговоры, убийства. Женщину тут же увели куда-то. А Ксандр всё думал: «Сумасшедшая она для них, потому что несет чушь или потому что носит белое?» Тут внезапно появился Хонг. Он стоял и смотрел на Ксандра. Мальчик к нему шагнул, но Сенька схватил подопечного за руку.

— Ты не понимаешь, там Хонг, — прошептал Ксандр.

— Кто? — спросил Сенька.

— Он жив? — Элеон посмотрела туда, куда указывал Ксандр. — Где? Я не вижу.

— Там, рядом с вазой с цветами.

— Не вижу.

— Там наши соседи. Встань обратно на свое место.

— Хорошо, — сказал Ксандр, но, когда все отвернулись, побежал к Хонгу. Хонг начал уходить от него. Мальчик как-то потерял его из виду.

После этого Ксандр был сам не свой. Когда семья готовилась к поминкам, он ходил по дому, а потом снова заметил за окном Хонга и позвал сестру. Но та никого не видела.

— Как это? — прошептал Ксандр. — Он стоит прямо за окном. Посмотри.

— Там улица, — сказала Элеон испуганно. — Ты устал, тебе, кажется, нужно отдохнуть.

— Он прямо за окном! — закричал Ксандр и сам вылез через раму, чтобы поймать умершего. Но Хонга уже не было.

Ксандр стоял растерянный и чуть ли не плакал. Еще несколько дней он ходил разбитый. Почти ни с кем не разговаривал, поэтому и не конфликтовал. На него особо не обращали внимания. У людей было свое горе. И какое им дело до полоумного подростка? Не бесится — и то хорошо.

Неделя была сложной. И Элеон уговорила брата пойти с ней в храм, послушать музыку. «Я, когда ее слышу, и счастлива, и плакать хочется, и смеяться», — сказала сестра. Храм был округлой формы и напоминал пещеру. Пол, как и стены, серые, с какими-то узорами, посредине находился круг из голубого камня, на него сверху падал свет, и казалось, что камень сияет. Началось служение. Что-то кто-то делал, читал молитвы. Потом вышел хор девочек в мышиных балахонах. Вместе с хором появилась и толстая женщина. «И вот их лучший сценический образ?» — подумал Ксандр.

— Эту музыку просто чувствуешь душой, — прошептала Элеон.

Женщина встала посредине храма на голубой круг и сама будто засияла. Ксандр про себя подметил, что это умный ход. Толстая женщина запела непонятные слова, отчего Ксандру стало смешно, а девочки из хора начали подвывать ей.

— Почему я должен слушать музыку душой? Почему бы сразу не спеть на билийском, чтоб я слушал ее ушами? — прошептал он.

— Ты чего? — Элеон удивленно посмотрела на брата. — Это же наш язык.

— Серьезно? — Ксандр уставился на сестру, а потом прислушался. — Ага. И, правда, прозвучало слово «мать», а сейчас «рай». Но, блин, зачем так петь? Смысл ведь непонятен. А как они тянут гласные, а еще как будто подвывают. Ма-аАаАа-ти!