Иоанна I - Нэнси Голдстоун

побуждаем остальных подражать им, — писала она Клименту VI, — эти преступники могли бы говорить о своей невиновности, если бы никто не знал о необычайных злодеяниях, которые они совершали во времена короля Роберта; опустошениях, грабежах, поджогах, убийствах и всевозможных издевательствах; все знают также об их открытом мятеже и безумном упрямстве, о том, как, несмотря на призывы и угрозы короля, они продолжали нарушать мир и покой королевства и были настолько дерзки, что выступили против королевских войск и сражались с ними во главе своей банды  рыцарей-разбойников, и других подобных преступников… По закону они заслуживали смертной казни"[93].

Петрарка объясняет провал своей миссии не искренней заботой королевы о безопасности страны и ее жителей, а "противодействием группы придворных"[94], окружавших двух королев и особенно одиозным монахом Робертом, который, по словам поэта, оказывал чрезмерное влияние на остальных членов Совета. "Опираясь не столько на красноречие, сколько на молчание и высокомерие, он [монах Роберт] увивается вокруг королев и, опираясь на посох, оттесняет более смиренных, попирая справедливость и оскверняя все, что осталось от божественных или человеческих прав"[95], — пишет поэт, и это означает, что монах тоже выступал против освобождения братьев Пипини. "У меня нет никаких надежд, кроме вмешательства некой высшей силы, поскольку побудить Совет к проявлению милосердия нет никакой возможности", — мрачно сообщает Петрарка кардиналу Колонне.

Раздосадованный и разочарованный, Петрарка отправил в Авиньон несколько писем с жалобами на развращенное и беспутное состояние королевского двора. Похоже, он был предубежден против Неаполя еще до своего прибытия, поскольку за девять месяцев до этого писал своему другу Барбато да Сульмона после смерти Роберта Мудрого: "Меня очень тревожит юность молодой королевы и нового короля, возраст и намерения старой королевы, замыслы и устремления придворных. Я хотел бы быть лживым пророком в этих делах, но я вижу двух агнцев, вверенных заботам множества волков, и вижу королевство без короля. Как могу я назвать королем того, кем правит другой и кто подвергается жадности столь многих и (с грустью добавлю я) жестокости столь многих?"[96]. Петрарка также не был склонен воспринимать правление Иоанны с энтузиазмом: "Я считаю гораздо более близким к истине то, что говорит Плавт в своей Aulularia (Кубышке): Нет прекрасных женщин; одна действительно хуже другой"[97], и "Всеми женщинами управляет один закон: они совершают глупости и размениваются на мелочи"[98].

В письмах, которыми Петрарка осыпал кардинала Колонну, папскому двору в Авиньоне излагался перечень претензий и удручающий образ королевства, пребывающего в полном хаосе. "Возможно, вчера вечером мне удалось бы добиться успеха, если бы Совет не прервал заседание из-за наступающей темноты, и если бы неизлечимая болезнь города не заставила всех вернуться домой засветло. Хотя город очень знаменит по многим причинам, он обладает одним особенно мрачным, отталкивающим и неизбывным злом: передвигаться по нему ночью, как по джунглям, очень опасно, потому что улицы заполнены вооруженными молодыми дворянами, чья распущенность не поддается ни строгости родителей, ни авторитету учителей, ни величию и приказам королей"[99], — с горечью пишет он кардиналу, по-видимому, забыв, что его целью в Неаполе было оказать давление на Иоанну и ее двор, чтобы вернуть на улицы трех самых страшных из этих преступников.

Разгул беззакония в Неаполе был характерен не только для времени правления Иоанны. В этот же период английский город Ипсвич, например, был настолько угнетен преступными бандами, бродившими по сельской местности, и настолько беспомощен в борьбе с преступностью, что эти негодяи чувствовали себя достаточно комфортно, чтобы развлекаться, захватывая здания районных судов. Они делали вид, что проводят судебные заседания, на которых штрафовали своих незадачливых жертв и низлагали местные власти "в насмешку над королевскими судьями и министрами на его службе"[100], как гласила жалоба в суд в 1344 году. По иронии судьбы, те же порядки, о которых сейчас сожалел Петрарка, существовали и во время предыдущего его визита в Неаполь в 1341 году, когда братья Пипини были еще на свободе и сеяли хаос среди населения — но тогда поэт, очевидно, был так доволен оказанной ему честью, что ничего не заметил. Вместо этого Петрарка объяснил преступность в городе варварством гладиаторских турниров, которыми развлекался аристократический Неаполь. "Здесь человеческая кровь льется как кровь скота, и часто под аплодисменты обезумевших зрителей несчастных сыновей убивают на глазах у их несчастных родителей, — возмущенно пишет он кардиналу, — я уже потратил много слов, говоря об этом с упрямыми горожанами. В самом деле, нас не должно удивлять, что ваши друзья [братья Пипини], став жертвами жадности, должны быть узниками в городе, где убийство людей считается игрой, городе, который Вергилий, правда, называет самым восхитительным из всех, но в нынешнем виде он вполне сравнится с Фракией по бесчестию"[101]. Петрарка прекрасно понимал, какое влияние его слова окажут в Авиньоне, и поэтому позаботился о том, чтобы его мнение было озвучено в Курии. "И вам придется разделить часть вины, если не использовав то, что я подробно изложил в других, более конфиденциальных письмах, вы не будете лучше информировать римского понтифика", — мрачно предупреждал он своего корреспондента[102].

Венгерская партия осознала возникшую для себя возможность. Послы Елизаветы в Авиньоне сообщили об интересе кардинала Колонны к братьям Пипини и об описании Петраркой несговорчивости неаполитанского двора королеве-матери, которая все еще находилась в Италии и гостила в Риме у семьи Колонна. Результатом этого стало то, что, в Неаполе, Андрей сам неожиданно взялся за дело Пипини. Принц пообещал сделать все возможное для освобождения братьев, за что Петрарка и его покровитель кардинал Колонна были ему очень благодарны.

Эти действия венгров в сочетании с их значительными финансовыми ресурсами и инициированной Елизаветой кампанией по сбору писем, в ходе которой каждый принц, священник и прелат, на которого королева-мать имела влияние, заваливал Священную коллегию корреспонденцией с требованием короновать Андрея и назначить в Неаполь легата, в конце концов привели к смещению баланса сил в Авиньоне от Иоанны в сторону ее мужа. Пагубные донесения Петрарки, представленные кардиналом Колонной, послужили Клименту VI оправданием, необходимым для того, чтобы отменить завещание Роберта Мудрого. 28 ноября 1343 года Папа объявил в преамбуле к официальной булле, что "возраст королевы [Иоанны] делает ее все еще неспособной к управлению, поскольку характер детей непостоянен и легко поддается влиянию"[103] (что, должно быть, вызвало большой переполох в Кастель-Нуово), он распустил правящий Совет и запретил Иоанне осуществлять свое суверенное право королевы. Затем Папа назначил кардинала Эмери де Шалюса легатом, наделив его, как папского представителя, всеми полномочиями для управления Неаполитанским королевством.

* * *

Обнародование этой буллы в Неаполе ознаменовала начало нового, крайне напряженного, опасного и отчаянного периода при королевском дворе. С этого момента ни одно действие, инициатива, программа или заговор не предпринимались различными заинтересованными сторонами в Неаполе без оглядки на Святой престол в