Секс и судьба - Франсиско Кандидо Хавьер

у неё отняло время, она приняла новое положение, поместив голову дочери себе на колени, и, взволнованная до слёз, как если бы на месте её губ были губы её матери, обездоленной и больной, которую она никогда не забудет, Араселия принялась тихонько напевать нам, со смиренными слезами на глазах:

Милый ангел моего пути,

Отдохни, моя нежная любовь;

Засыпай в моих руках,

Пока царит ночь.

Спи, дорогая моя доченька,

Не плачь, моё очарованье;

Спи, усни, основа жизни моей,

Сокровище, данное мне Богом…

И словно вдруг загипнотизированная, Марита провалилась в глубокий сон.

После этого дама, нежно следившая за своей спутницей, мягко привлекла эту последнюю к своей груди в явном желании утешить, и, так поддерживая её, грустно сказала нам:

— Братья, наша Араселия ещё не в состоянии защищать свою дочь.

И любезно и слегка разочарованно добавила:

— Простите наше вмешательство. У нас, матерей, жертв определённых трудностей, не остаётся ничего, кроме старой песни, которую мы поём своим детям!!…

И она удалилась, поддерживая рыдающую Араселию, которая искала приют в её объятиях…

Мы ещё не отошли от эмоций, когда увидели, как Дух Мариты удаляется из её плотного тела, храня волнение ребёнка, который напрасно ищет материнской теплоты… Но поскольку такое происходит с большинством воплощённых на физическом плане существ, она проявляла неустойчивую колеблющуюся ясность ума… Она покачивалась в комнате, и я, заметив, что Невес уже готов её схватить, сдержал его порыв, дав понять, что наше прямое вмешательство могло бы причинить ущерб её желаниям, и для более эффективной помощи необходимо оставить её свободной в своих движениях, под неусыпным контролем, чтобы быть в состоянии анализировать её самые потайные нужды.

И почти сразу же случилось то, чего мы никак не могли предвидеть.

Опьянение ностальгической девушки развеялось как дым, детское поведение прошло, Араселия исчезла, и её место заняла другая женская особа, жгучая и ясная.

Девушка не видела нас. Её разум был словно в тумане, характерный для ещё молодых, неспособных детально изложить свои впечатления, если изменяются обстоятельства. Однако, поскольку это происходит, когда они питают какую-нибудь идею-фикс, будь то игрушка или лакомство, все её мысли сконцентрировались на одной точке: Жильберто.

Она хотела видеть Жильберто, слышать его.

Скопившись в её голове, эти вдруг излучаемые импульсы оживили её волю, облекая мысли определённой ясностью, которая, однако, толкала её лишь в направлении своих женских чаяний. Эта частичная открытость, казалось, дала ей надёжную внутреннюю опору, и Марита, казавшаяся хозяйкой самой себе, тогда как была совершенной пленницей своего упорного страстного желания, покинула комнату и, сбегая вниз по широким пролётам лестницы, огибавшей лифт, оставила за собой огромное здание, словно сомнамбула, под гипнозом своих собственных размышлений.

Мы осторожно последовали за ней, давая ей действовать на своё усмотрение.

Нам надо было исследовать её рвущийся наружу пыл, рассмотреть её склонности. И поэтому у нас не было никаких трудностей в том, чтобы догадаться о её пути.

За короткое время приёмная дочь Клаудио достигла резиденции Немезио, с которым мы уже познакомились.

С уверенностью человека, который обращается к определённой личности, прибегая к помощи обоняния, не обращая внимания на условность формы или количества, она вошла в дом, подпитывая образ Жильберто, который являлся её господствующей мыслью.

Подталкиваемая неопределимыми восприятиями души, она достигла большой комнаты, находившейся в самом конце дома, и, поскольку мы приняли решение гарантировать ей свободу действий, чтобы проанализировать её реакции, внезапно случился болезненный шок, чего мы не смогли предвидеть.

Естественно, приведённые в изумление, мы едва смогли удержать её.

Войдя в комнату, Марита застала Жильберто в объятиях своей сестры и в ярости взвыла:

— Негодяй! Негодяй! …

Но эти проклятия даже не коснулись молодого человека, полностью поглощённого любовными утехами.

Мы с Невесом не проронили ни слова. Мы автоматически бросились к измученной девушке, стараясь предотвратить её конвульсивные действия.

Ещё несколько минут, и она уже просыпалась в своём плотном теле, представляя собой маленького колючего хищника, вернувшегося в свою клетку. Медленно открылись веки, и её взгляд обрёл блеск, характерный для безумцев, когда их мускулы расслабляются после опасного приступа ярости. В страхе она ощупала свой лоб, покрытый потом. Она зажгла свет, в жажде физической реальности. Растерянная, она уселась на постели, фиксируя стены с большей уверенностью, и чтобы убедиться, что она находится в своей постели, у себя дома.

Постепенно она пришла в себя, успокоилась, восстанавливая свои силы; однако какое-то беспокойное и горькое спокойствие проявлялось в ней.

— Это был кошмар? — спросила она себя. И кто знает, не привели ли её синхронные страдания к приступу безумия?

Её голова гудела от боли, она чувствовала недомогание, у неё поднялась температура.

Марита повернулась в своём физическом прибежище с чрезмерным усердием так быстро, что мы не успели предпринять что-либо, чтобы обезболить её память.

Она сохраняла в мыслях все подробности услышанной и увиденной ситуации, и, снова заключённая во внешние впечатления телесных чувств и понятия глубинной истины, которую ей не удавалось открыть, она разразилась рыданиями, чтобы затем в относительном покое забыться тревожным сном при первых лучах восходящего солнца.

11

Поскольку мы сотрудничали в помощи «донне» Беатрисе, которая с каждым днём становилась слабей, мы вернулись к Марите, когда повседневная работа была закончена.

Наступил ноябрь с его проливными дождями.

В этот день, после нескольких часов, отмеченных чрезвычайной жарой, гигантские тучи накрыли вершины гор, подгоняя сумерки, нагруженные водой и туманом. Копакабана в часы пик представляла собой сплошной шум и гам. Заполнившие улицы люди, казалось, ссорились за первое место в конкусе спешки. Настоящий импровизированный марафон. Автомобили изливались огромными очередями людей, явно жаждущих домашнего спокойствия, шедших с юга и из центра, машины гудели на мокром зеркале асфальта, выбирая свой путь. Прохожие в капюшонах толкались локтями в ожидании общественного транспорта, который шёл с крайнего юга.

Приёмная дочь Клаудио добралась до большого здания под проливным дождём.

От Копакабаны до Фламенго маршрут на автобусе, когда он тронулся, был недолог, а от автобуса до дома было всего несколько шагов. Но даже в этом случае, когда она сняла свой плащ перед лифтом, она казалась вышедшей из бассейна.

Всё вокруг казалось холодным и сумрачным; но более мучительным, чем мрачный день, была её измученная душа, которая вставала перед её усталыми от бдения глазами.

Вдруг её внимание привлекла соседка своими мягкими украшениями, которые она переносила в корзине, сплетённой из металлической проволоки. Подойдя к ней, девушка бегло просмотрела разноцветные бумаги, подготовленные для праздничной ночи по случаю