Мемуары - Станислав Понятовский

но его не было в то время в Лондоне. Знакомые попросту адресовали меня к обер-камергеру Георга II. Выяснилось, что король спросил у Вильямса, по его приезде в Англию за шесть месяцев до меня, почему он не привёз меня с собой, и Вильямс ответил, что я отправился в Париж, чтобы подучить там английский язык прежде, чем приехать в Лондон. Необычность мотивировки привела короля в хорошее настроение, что повлияло, я полагаю, на исключительно милостивый приём, мне оказанный...

Англия наслаждалась тогда полнейшим спокойствием; изредка поговаривали о неладах в Америке между французскими и английскими колонистами, но их рассматривали ещё как мелкие инциденты, неизбежные на границах, столь отдалённых от метрополии. Никто не помышлял о разразившейся позже войне.

В ходе небольшой поездки по Англии, предпринятой мною в обществе Чарльза Йорка, мы повстречали знаменитого сэра Питта, а также нескольких других видных деятелей. Неподалёку от Бата, современная прелесть которого только ещё зарождалась, я попал в дом некоего мистера Аллена — ему неоднократно посвящал свои труды прославленный Поп[36]. Близость хозяина дома к поэту и энтузиазм, с которым он говорил о Попе, в известной степени приблизили мне облик этого выдающегося человека; под свежим впечатлением всего, услышанного в этом доме, где Поп провёл столько времени и где сама мебель напоминала о нём, мне показалось, что я ощутил, как история первых лет существования мира вечно продолжается в устной традиции.

Я был искренне расположен к англичанам, уважал и любил их, и почти все их вкусы, и их образ жизни, но расположение это не мешало мне замечать и порядочно такого в их миропонимании, что не совпадало с моим.

Более всего, пожалуй, поразило меня то, как англичане воспитывают детей. Повсюду в других странах люди гордятся обычно, когда им удаётся хорошо воспитать своё потомство, здесь же, как мне показалось, никто не считает это делом чести, а само воспитание — понятие, совершенно не принимаемое во внимание в английских школах, куда детей отдают на полный пансион. Кажется, розги, одни только розги, употребляемые с неограниченной щедростью, вершат там все, и англичанами, надо признать, накоплен большой опыт в манипуляциях ими. Ни в одной другой нации в мире нет такого количества знатоков латинских и греческих авторов, причём, многие заучивают их произведения наизусть. Беда лишь в том, что учителя местных школ, похоже, не считают нужным обучать детей чему-либо ещё.

С того момента, как заканчиваются классы, дети оказываются предоставленными самим себе, словно ремесленники, выполнившие дневной урок. Они делают решительно всё, что пожелают, и взрослые далеки от стремления привить им нечто, повсюду в других странах называемое манерами. Ученик английского колледжа не здоровается ни с кем, не встаёт ни перед кем, не пытается угодить кому бы то ни было. В домах их родителей, подростков можно застать и в десять часов вечера, и в полночь — рассиживающими по диванам гостиных, за столами среди гостей; они преспокойно укладывают ноги на колени иностранцу и не снисходят до ответа, когда их о чём-либо спрашивают, а отец с матерью только замечают, покровительственно:

— Ну, настоящий неотёсанный школяр...

Многие англичане считают, что, формируя молодёжь по рецептам хорошего тона, принятым в других странах, можно лишить детей свободы волеизъявления, что привело бы к невосполнимой для их характеров потере оригинальности, действительно встречающейся в Англии, по видимости, во всяком случае, значительно чаще, чем в других странах.

Постараюсь разъяснить теперь, почему я говорю «по видимости».

Молодых англичан, которым исполнилось пятнадцать лет, переводят обычно из начальных школ в колледжи Кембриджа и Оксфорда, где принято изучать историю, право, математику, философию и даже теологию. Но, я надеюсь, англичане не станут опровергать меня, если я замечу, что, невзирая на хорошую подготовку профессоров, лишь десять студентов из ста успевают чему-либо в колледже научиться — так велика предоставляемая им свобода. Когда же наконец по достижении молодыми людьми восемнадцати лет, а то и ранее, родители решают, что им пора путешествовать, меня вовсе не удивляет, что среди представителей этой нации, слывущей более мыслящей, чем любая другая, бывает трудно, если не сказать невозможно, отыскать гувернёра, способного достойно сопровождать юношу в путешествии — если, конечно, такого гувернёра хотят найти.

И вот молодые англичане уезжают, имея за душой сносную латынь да кое-что из отечественных классиков, и ещё твёрдую уверенность в том, что всё английское — правительство, земля, нравы, вкусы, — лучшее в мире. Заранее относясь снисходительно к странам, которые они собираются посетить, юноши бывают поражены, выяснив, что повсюду, куда они прибывают, на них смотрят как на своего рода дикарей, не умеющих ни прилично поздороваться, ни войти или выйти из комнаты, не знающих толком никакого другого языка, кроме английского — ведь они презирают эти проклятые французские упражнения, — и что они превращаются, таким образом, в обузу для тех, к кому они приезжают и, соответственно, для самих себя тоже.

Обладая, как большинство англичан, умом и гордостью, молодые люди болезненнее, чем кто-либо ощущают подобное унижение, воздействие которого бывает и хорошим, и дурным. Со скуки почти все они становятся игроками и пускаются в самый бесшабашный разврат, устав же от такой жизни, ищут спасения в чтении — и вот тогда, худо-бедно выучивают какой-нибудь язык. Но и чтение их никак не регулируется общепринятой методикой, и они часто становятся учёными на свой лад, если можно так выразиться: будучи знакомы с достаточно сложной проблематикой, которой полнейшая свобода их мыслей и Поступков отдала предпочтение, они, в то же время, остаются в грубейшем невежестве касательно вещей общеизвестных...

Говоря об английском воспитании, не могу не вымолвить хотя бы несколько слов о большой группе людей, деятельность которых весьма существенна для этой страны — я имею в виду матросов. Кто-то словно решил испробовать на их судьбах, с каким минимальным количеством мыслей и познаний может существовать и функционировать человеческое существо — таково первое впечатление, производимое ими. Матросы обычно начинают свою службу с самого нежного детства, и успевают так мало узнать о Боге и о дьяволе, что анекдот, случившийся однажды с корабельным капелланом, можно вполне признать реальным фактом. Читая проповедь, капеллан не нашёл ничего лучше, призывая слушателей не пренебрегать своими обязанностями, как заверить их: они непременно попадут в ад, и это так же верно, как то, что в кулаке у него зажата муха (он только что её поймал); когда же, разжав кулак, капеллан мухи там не обнаружил, он разрешил матросам думать по этому поводу всё, что им угодно.

Но именно