Кайран Вэйл. Академия Морбус - Игорь Углов

с колонками цифр, пробормотал что-то о «аномалиях в распределении магических инцидентов по дням недели» и спросил, не замечал ли я закономерностей в своих «назначениях от Хельвина». Я отмахнулся, сказав, что мне пока хватает одной «условно-стабильной» книги. Он кивнул, но его взгляд за стёклами очков был слишком цепким. Он что-то вычислял. Всегда что-то вычислял.

Последним перед вечером был «Семинар по межличностной магической этике» под руководством самого Вербуса. Тема: «Допустимые пределы ментального воздействия при допросе подозреваемого в рамках внутриакадемического расследования».

Вербус, стоя за кафедрой, как сухой деревянный истукан, зачитывал выдержки из устава, перемежая их леденящими душу казусами из практики.

— …И если установлено, что субъект обладает резистентностью к заклинаниям первого круга, протокол допускает применение изолированной тактильной стимуляции нервных узлов в сочетании с фоновым энтропийным шумом для снижения когнитивного сопротивления…

Я смотрел в окно, на серые башни, и думал о свитке в «Запрещённых гимнах». О потере голоса. О том, как система, о которой так заботливо говорил Вербус, возможно, сама и была тем самым «субъектом», применяющим к нам тихое, изощрённое насилие, чтобы вырвать что-то самое важное.

И вот теперь, когда сумерки начали красться по каменным коридорам, смывая краски с витражей, я шёл навстречу не очередному скучному семинару, а чему-то реальному. К опасности, которую можно было пощупать. И в этой мысли, против всех инстинктов самосохранения, было больше жизни, чем за весь предыдущий день.

Вечером, после ужина, я отправился в библиотеку. Бэлла ждала меня у входа в сектор «Запрещённые гимны» — отгороженный участок за железной решёткой. Она уже договорилась с дежурным библиотекарем…

Вечером, после ужина, я отправился в главную библиотеку. Бэлла ждала меня у входа в сектор «Запрещённые гимны» — отгороженный участок за железной решёткой. Она уже договорилась с дежурным библиотекарем — тощий, вечно сонный старшекурсник из Дома Костей, который лишь кивнул, увидев наши пропуска, и открыл решётку.

— Тридцать минут, — пробормотал он. — Потом закрываю.

Сектор был небольшим. Всего несколько стеллажей с толстыми фолиантами и свитками в чёрных футлярах. Воздух здесь был особенно спёртым, будто его не меняли веками.

— Л-44, — прошептала Бэлла, пробегая глазами по полкам. — Вот.

Она указала на обычный с виду кожаный футляр. Я достал его. Он был лёгким. Снял крышку. Внутри лежал пергаментный свиток, плотно свёрнутый и перевязанный чёрной лентой.

— В отчётах говорится, что эффект наступает при чтении вслух, — сказала Бэлла, отступая на шаг. — Но один студент утверждал, что потерял голос, просто дотронувшись до него. Будь осторожен.

Я положил футляр на ближайший стол и медленно, почти не дыша, развязал ленту. Пергамент развернулся сам, с лёгким шелестом.

На нём были строки на языке, которого я не знал. Но буквы… они казались знакомыми. Они были похожи на те руны, что видел в узлах искажения на гримуаре. Только здесь они были выстроены в строки, как текст.

Я протянул руку, но не коснулся пергамента. Просто держал ладонь над ним.

Сначала — ничего. Потом… холодок. Не физический, а какой-то внутренний. Как будто что-то тянется к горлу. Не чтобы задушить, а чтобы… забрать. Забрать вибрацию, звук, возможность говорить.

«Это не проклятие,» — мгновенно отозвался Голос. — «Это ловушка. Приманка. Она не вредит — она собирает. Собирает голоса.»

— Что? — мысленно спросил я.

«Она впитывает звуковую вибрацию, эмоциональный оттенок голоса. Делает его… чистым. Бесцветным. А потом отдаёт туда, куда нужно. Попробуй. Коснись.»

Я коснулся пергамента кончиками пальцев.

Холодок усилился. Теперь я чувствовал его не как абстракцию, а как структуру. Тонкую, почти невидимую сеть, расставленную внутри пергамента. Она вибрировала в унисон с тишиной комнаты, жадно поглощая любой возможный звук.

И в этой сети я почувствовал знакомый узор. Упрощённый, примитивный, но тот же самый. Узел. Шов. Часть большой системы.

— Он собирает голоса, — сказал я вслух, и мой собственный голос прозвучал приглушённо, будто комната внезапно наполнилась ватой.

Бэлла нахмурилась.

— Собирает? Зачем?

— Не знаю. Но это… часть чего-то большего. Как гримуар. Тот собирал страхи, этот собирает голоса.

Я убрал руку. Ощущение давления на горло исчезло.

— Можно это остановить? — спросила она.

Я снова положил ладонь на пергамент. На этот раз я не просто чувствовал, а смотрел внутрь структуры. Искал точку соединения, уязвимое место.

— Думаю, да, — прошептал я. — Но, если я его сломаю, все поймут, что здесь что-то было.

— Тогда не ломай, — быстро сказала Бэлла. — Просто… отключи. Сделай так, чтобы он перестал работать, но выглядел как прежде.

Я замер. Я никогда не делал ничего подобного. Я только поглощал или оставлял как есть.

«Она права,» — сказал Голос. — «Насилие заметно. Тонкая работа — нет. Попробуй. Не разрывай сеть — перекрой один поток. Самый маленький.»

Я выдохнул и сконцентрировался. Моё сознание скользнуло по невидимой структуре, ища… вот. Место, где несколько нитей сходились в один узелок. Если пережать здесь…

Я представил, как моя пустота — не пасть, а щипцы. Точные, ледяные щипцы.

Сжал.

Внутри пергамента что-то щёлкнуло — неслышно, но я почувствовал. Одна нить перестала вибрировать. Сеть не разрушилась, но в ней образовался разрыв. Ловушка перестала закрываться.

Я убрал руку. Пергамент лежал как прежде. Но теперь от него не веяло холодом. Он был просто старым пергаментом со странными буквами.

— Готово, — сказал я, и мой голос снова прозвучал нормально.

Бэлла смотрела на меня с тем же аналитическим интересом, но теперь в её глазах было что-то вроде уважения.

— И как ты это сделал?

— Я нашёл слабое звено и… пережал его.

Она кивнула, как будто это было совершенно логичное объяснение.

— Значит, твой дар позволяет не просто уничтожать, но и точечно отключать. Это ценно.

— Это опасно, — поправил я. — Если кто-то заметит…

— Никто не заметит, — она аккуратно свернула пергамент и положила его обратно в футляр. — Потому что тот, кто его установил, не проверяет каждую ловушку лично. Он, она или оно полагается на систему. А системы всегда имеют слепые зоны.

Мы вышли из сектора. Библиотекарь, не глядя на нас, закрыл решётку.

На обратном пути мы шли молча. Нас обгоняли группы студентов, смех и разговоры эхом отражались от каменных сводов.

— Следующий пункт, — наконец сказала Бэлла, когда мы свернули в более тихий коридор. — Статуя плачущей гаргульи. Завтра, после занятий.

— Почему статуя?

— Потому что это неживой объект, который, по слухам, наблюдает. Если твоя теория верна, и система что-то собирает… может, она ещё и следит.

Я остановился.

— Ты думаешь, что академия сознательно это делает?

— Я думаю, что всё, что здесь происходит, — часть какого-то процесса, — ответила она, тоже останавливаясь. — Ничто не случайно. Ни