Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера, 1929–1941 - Стивен Коткин

Несмотря на ужас, устроенный Сталиным у себя в стране, так же как и на беспринципные, хотя и нередко жалкие заграничные махинации Коминтерна, главной вооруженной, экспансионистской державой, стремившейся к господству над Европой, была нацистская Германия (а в Азии Япония). Ревизионизм Гитлера в отношении Версаля не имел границ; что же касается Сталина, он был ограничен в своих действиях возможностями, которые ему могли предоставить другие. Последней ошибкой Чемберлена, связанной с предыдущими, и тоже своекорыстной, было его убеждение в том, что обезглавленная Красная армия в любом случае лишилась боеспособности[4046]. Красная армия, конечно же, вовсе не утратила боеспособности, демонстрируя отвагу в боях с японцами на протяжении всех советских переговоров 1939 года с Францией и Англией.

Найти возможность одновременно и использовать Сталина, и сдерживать его было непростым делом, но речь шла о стратегическом выборе между двумя неприятными вариантами, хотя бы потому, что бешеный ревизионизм Гитлера получил бы мощную подпитку в случае, если бы нацистский лидер сумел договориться с отвергнутым Сталиным. В этом отношении Чемберлен и большая часть британского истеблишмента тоже проявили излишнюю самоуверенность[4047]. Перебежчик Кривицкий, главный агент советской разведки в Европе, в 1938 году предупреждал МИ-5 о непрестанном стремлении Сталина к советско-германскому сближению. Помимо этого, генерал Карл Боденшатц, какое-то время служивший военным адъютантом у Геринга и игравший роль связного между ним и Гитлером, сообщал о секретных нацистско-советских переговорах в Лондон. Министр иностранных дел Галифакс, не питавший никаких нежных чувств к коммунизму, еще 3 мая 1939 года предупреждал Чемберлена и кабинет, что Сталин и Гитлер могут договориться. Однако на заседании кабинета 19 июля, согласно стенограмме, «премьер-министр сказал, что не в силах поверить в возможность реального альянса между Россией и Германией»[4048]. Даже тогда у британского правительства еще оставалось время. Гитлер сделал первые определенные шаги навстречу Сталину лишь в конце июля — начале августа, когда до войны за уничтожение Польши — традиционной оси, вокруг которой вращались германо-российские отношения, — оставались считанные недели[4049].

Новые сюрпризы

Процесс принятия решений Гитлером выглядит линейным только в ретроспективе. Гитлер был игроком, но игроком, подверженным колебаниям. По-видимому, он полагал, что пакт со Сталиным вынудит англичан и французов отступиться от Польши, этому убеждению вторил и Риббентроп, и почти все льстивые немецкие донесения из Лондона и Парижа. Когда Дирксен, немецкий посол в Лондоне, запел по-иному, Гитлеру перестали доставлять его депеши[4050]. Неизвестно, получал ли Гитлер от кого-нибудь сообщения, противоречившие тому, что он желал услышать[4051]. «Люди на улицах, — 24 августа 1939 года записывал в дневнике Уильям Ширер, находившийся в Берлине, — по-прежнему уверены, что Гитлер снова сумеет обойтись без войны»[4052]. Но после публичного оповещения о пакте британское и французское правительства публично подтвердили свои обязательства перед Польшей, в свою очередь, питая надежду на то, что тем самым заставят Гитлера отступить и предотвратят войну[4053]. На самом же деле Гитлер не колебался.

Гитлер, все еще надеявшийся путем угроз или соблазнов склонить Англию к отказу от своих обязательств перед Польшей и тем самым обойтись без общеевропейской войны, прислушался к совету Риббентропа и еще раз вызвал в рейхсканцелярию британского посла Хендерсона. Во время встречи, начавшейся в 1 час дня 25 августа и продолжавшейся около часа, Гитлер осудил сделанное в парламенте очередное заявление Чемберлена о гарантиях Польше, но также сообщил, что по-прежнему готов сделать «крупное всеобъемлющее предложение» о предоставлении гарантий, что германские войска не будут угрожать дальнейшему существованию Британской империи, но уже после того, как «решит» насущный польский вопрос. Гитлер сказал, что это «его последнее предложение». Он предложил Хендерсону немедленно вылететь в Лондон и предоставил в его распоряжение самолет. Фюрер всегда завистливо засматривался на могучую Англию с ее империей и сохранял готовность к заключению сделки того или иного рода, но лишь если англичане полностью смирятся с его господством на континенте[4054]. Хендерсон стоял на том, что для любой двусторонней сделки необходимо, чтобы германские разногласия с Польшей были улажены путем переговоров, но Гитлер не желал уступать. «Канцлер, — докладывал Хендерсон, — говорил спокойно и явно искренне»[4055].

В итоге Хендерсон вылетел в Лондон на самолете, полученном от Гитлера, и привез его «последнее предложение», но лишь на следующий день (26 августа)[4056]. Уже в 3.02 пополудни 25 августа, через считанные минуты после того, как посол покинул рейхсканцелярию, Гитлер отдал окончательный приказ открыть военные действия против Польши на следующее утро перед рассветом[4057]. Однако уже через полтора часа Гитлер отложил вторжение. К начальнику Генштаба Гальдеру, уже прибывшему на свой командный пункт в бункере к югу от Берлина, полетели срочные депеши об отмене приказа[4058]. Немецкие солдаты на передовых позициях, получив команду «отбой», говорили, что «Гитлер перетрусил»[4059].

Виной всему был дуче — единственный вождь, когда-то поддержавший Гитлера.

Муссолини, фактически не проконсультировавшись ни с одним из своих министров, подписал с Германией Стальной пакт, тем самым привязав Италию к военным планам Гитлера. Сейчас он объявил, что поддержит Германию в войне с Польшей, но писал, что Италия не располагает ресурсами для войны с Францией и Англией. Кроме того, он отмечал, что его держали в неведении в отношении сделки со Сталиным. Гитлер был уверен в положительном ответе из Рима. Когда в рейхсканцелярию прибыл итальянский посол с письмом от Муссолини, прошел всего час с небольшим после того, как фюрер приказал начинать войну[4060]. Уклончивость Италии не имела особого значения для германских военных планов, но она лишала Гитлера дубинки, которая могла бы заставить Францию и Англию отступить и, что не менее важно, нанести ущерб его престижу. «Фюрер думает и размышляет, — записывал в своем дневнике Геббельс. — Это серьезный удар для него»[4061]. Письмо от Муссолини было не единственным неприятным известием. Французский посол Кулондр, тоже вызванный в рейхсканцелярию, заявил Гитлеру, что германские сообщения о зверствах поляков по отношению к этническим немцам преувеличены и что Франция выполнит свои обязательства перед Польшей. Кроме того, до Риббентропа дошли вести из Лондона о том, что между Англией и Польшей только что заключен новый договор о взаимопомощи[4062].

Когда Геринг, явившийся в тот день в рейхсканцелярию, спросил, отменяется ли война или только откладывается, Гитлер поклялся продолжать вбивать клин между западными державами и Польшей, чтобы Германии