Руссо и Революция - Уильям Джеймс Дюрант

Некоторые интерпретировали истекший срок «послушничества», или испытательного срока, как указание на физическую капитуляцию Шарлотты;42 И все же он написал ей шесть лет спустя: «Дорогая Лотта, ты не знаешь, какое насилие я совершил над собой и продолжаю совершать, и как мысль о том, что я не обладаю тобой… изнуряет и поглощает меня».43 Если же брак и состоялся, то тайна хранилась хорошо. Барон фон Штайн, который умер только в 1793 году, относился к этой связи с учтивостью джентльмена XVIII века. Иногда Гете заканчивал свои письма словами «С уважением к Штейну».44

Он научился любить и ее детей, все острее ощущая нехватку своих собственных. Весной 1783 года он уговорил ее разрешить десятилетнему мальчику Фрицу оставаться с ним надолго и даже сопровождать его в дальних поездках. Одно из ее писем к Фрицу (сентябрь 1783 года) показывает ее материнскую сторону и человеческие сердца, скрытые за дегуманизированным фасадом истории:

Я так рада, что ты не забываешь меня в прекрасном мире и пишешь мне сносные, хотя и не очень хорошо оформленные письма. Поскольку вы задерживаетесь здесь гораздо дольше, чем я ожидала, боюсь, что ваша одежда будет выглядеть не лучшим образом. Если они испачкаются, и ты тоже, скажи тайному советнику Гете, чтобы он бросил моего дорогого маленького Фрица в воду…Постарайтесь оценить свою удачу и сделайте все возможное, чтобы понравиться советнику своим поведением. Ваш отец желает, чтобы о вас помнили.45

К 1785 году страсть Гете утихла и превратилась в долгое молчание. В мае 1786 года Шарлотта жаловалась, что «Гете много думает и ничего не говорит».46 Ей было уже сорок четыре, ему — тридцать семь, и он уходил в себя. Он часто ездил в Йену, чтобы уединиться от веймарского двора и поискать омоложения среди студентов. Он всегда освежался на природе, поднимался на Брокен (вершина высотой 3747 футов в горах Гарц, давно связанная с легендой о Фаусте) и путешествовал с герцогом по Швейцарии (с сентября 1779 по январь 1780 года). Иногда, оглядываясь назад, он чувствовал, что «за первые десять лет моей официальной и придворной жизни в Веймаре я почти ничего не добился».47 в литературе и науке. Но хорошо, что поэт скрестился с администратором, а полуиспуганного юношу и неверного любовника дисциплинировали служебные обязанности и отсрочка любовных побед. Он использовал каждый опыт и рос с каждым поражением. «Самое лучшее во мне — это глубокая внутренняя неподвижность, в которой я живу и развиваюсь, несмотря на мир, и благодаря которой я обретаю то, чего мир никогда не сможет у меня отнять».48 Ничто не было потеряно для него; все находило выражение в его произведениях; в конце концов, он был всем лучшим из интеллектуальной Германии, слитым в единое целое.

К этому периоду относятся два его величайших стихотворения: соединение философии и религии, поэзии и прозы в «Натуре» и самая совершенная лирика — вторая из тех, что называются «Ночь странников», которую он вырезал на стенах охотничьего домика 7 сентября 1780 года,49 возможно, в состоянии беспокойной тоски:

За чужой Гипфельн

1-я Рух; В чужих випфелнах Проведите ду Kaum einen Hauch; Die Vögelein schweigen im Walde. Warte nur! Balde Руст ду аух. На всех вершинах холмов теперь тихо; На всех вершинах деревьев едва слышно дыхание; Птицы спят на деревьях. Подожди: скоро и ты отдохнешь, как они.50

К этой стадии развития относится и другая знаменитая лирика Гете: мрачный «Эрлкёниг», положенный Шубертом на музыку. Когда детское ощущение мистических существ, пронизывающих природу, было выражено ярче, чем в этой стремительной фантазии умирающего ребенка, который видит «короля эльфов», пришедшего вырвать его из рук отца?

Теперь и Гете написал в прозе три драмы: Эгмонт (1775), Ифигения в Тавриде (1779) и Торквато Тассо (1780) — плодов хватило на пять политических лет. Эгмонт» был поставлен только в 1788 году. Ифигения» была представлена в Веймарском театре 6 апреля 1779 года (за шесть недель до премьеры одноименной оперы Глюка); но во время пребывания Гете в Риме она была настолько преобразована и переработана, что ее лучше рассматривать как продукт классического этапа творчества Гете. Тассо» также был переделан и стихосложен в Италии, но здесь его место — как часть очарования Гёте Шарлоттой фон Штайн. 19 апреля 1781 года он писал ей: «Все, что говорит Тассо, обращено к тебе».51 Поверив ему на слово, она отождествила себя с Леонорой, Гете — с Тассо, а Карла Августа — с герцогом Феррарским.

Гете с готовностью принял легенду о том, что душевное расстройство Тассо при феррарском дворе было усилено, если не вызвано, несчастной любовной связью с сестрой Альфонсо II (р. 1559–97).52 Он, несомненно, имел в виду себя, когда описывал работу поэтического ума Тассо:

Его взгляд едва задерживается на этой земной сцене; его ухо настроено на гармонию природы. Все, что история предлагает, и что жизнь преподносит, Его лоно быстро и с радостью принимает. Широко разбросанные вещи он объединяет, И его быстрое чувство оживляет мертвых… Так, двигаясь в своей заколдованной сфере, этот дивный человек все еще манит нас побродить с ним и разделить его радость. Хотя кажется,