Наше восточное наследие - Уильям Джеймс Дюрант

Лафкадио Хирна, "период Токугава был самым счастливым за всю долгую жизнь нации".62 История, хотя она никогда не может полностью познать прошлое, склоняется к тому же выводу. Разве можно, видя Японию сегодня, подозревать, что на этих ныне волнующихся островах всего столетие назад жил народ, бедный, но довольный, наслаждавшийся долгой эпохой мира под властью военного сословия и преследовавший в тихом уединении самые высокие цели литературы и искусства?

ГЛАВА XXIX. Политические и моральные основы

Предварительный подход

ЕСЛИ СЕЙЧАС мы попытаемся представить себе Японию, погибшую в 1853 году, мы должны помнить, что понять, как и воевать, народ, находящийся за пять тысяч миль от нас и отличающийся от нас цветом кожи и языком, правительством и религией, нравами и моралью, характером и идеалами, литературой и искусством, может быть так же трудно. Хирн был более близок к Японии, чем любой другой западный писатель его времени, и все же он говорил о "колоссальной трудности восприятия и понимания того, что лежит на поверхности японской жизни".1 "Ваши сведения о нас, - напоминает западному читателю гениальный японский эссеист, - основаны на скудных переводах нашей огромной литературы, а также на ненадежных анекдотах проезжих путешественников. . . . Мы, азиаты, часто бываем потрясены любопытной паутиной фактов и выдумок, которую сплели о нас. Нас изображают живущими на аромате лотоса, а то и на мышах и тараканах".2 Итак, ниже приводится примерный подход, основанный на самом беглом непосредственном знакомстве с японской цивилизацией и характером; каждый студент должен скорректировать его на основе длительного и личного опыта. Первый урок философии заключается в том, что все мы можем ошибаться.

I. САМУРАИ

Беспомощный император - Власть "сёгуна" - Меч "самурая" - Кодекс "самурая" - "Харакири" - Сорок семь "ронинов" - Смягчение наказания

Теоретически во главе нации стоял божественный император. Фактически правящий дом - наследственный сёгунат - выплачивал императору и его двору 25 000 долларов в год за поддержание впечатляющей и полезной фикции непрерывного правления.* Многие придворные занимались каким-либо домашним ремеслом, чтобы прокормиться: одни делали зонтики, другие - палочки для еды, или зубочистки, или игральные карты. Сёгуны Токугава взяли за правило не оставлять императору никакой власти, изолировать его от народа, окружать его женщинами и ослаблять его женолюбием и бездельем. Императорская семья изящно уступила свои полномочия и довольствовалась тем, что диктовала моду на аристократическую одежду.3

Тем временем сегун наслаждался медленно растущим богатством Японии и брал на себя прерогативы, обычно принадлежащие императору. Когда его везли по улицам в воловьей повозке или паланкине, полиция требовала закрыть все дома по пути следования и все ставни верхних окон; все пожары должны были быть потушены, все собаки и кошки заперты, а сами люди должны были стоять на коленях у обочины дороги, положив голову на руки и уперев ладони в землю.4 У сёгуна была большая личная свита, в том числе четыре шута и восемь культурных дам, призванных развлекать его без устали.5 Ему помогал кабинет из двенадцати членов: "Великий старейшина", пять "сеньоров", или министров, и шесть "субстарейшин", которые составляли младший совет. Как и в Китае, совет цензоров контролировал все административные учреждения и следил за феодалами. Эти лорды, или даймё ("Великое имя"), формально признавали верность только императору; некоторые из них, например семья Симадзу, правившая Сацумой, успешно ограничивали власть сёгуна и в конце концов свергли его.

Ниже лордов располагались баронеты, еще ниже - сквайры; а прислуживали лордам миллион или более самураев-стражников, носящих мечи. Основной принцип японского феодального общества заключался в том, что каждый джентльмен был солдатом, а каждый солдат - джентльменом;6 В этом заключалось самое резкое отличие Японии от того тихого Китая, который считал, что каждый джентльмен должен быть скорее ученым, чем воином. Самураи, хотя и любили, а отчасти и сами формировались на таких захватывающих романах, как китайский "Роман о трех царствах", презирали простое обучение и называли литературного эрудита книгочеем.7 У них было много привилегий: они были освобождены от налогов, получали регулярное жалование рисом от барона, которому служили, и не выполняли никакой работы, разве что иногда умирали за свою страну. Они презирали любовь как изящную игру и предпочитали греческую дружбу; они делали бизнес на азартных играх и драках и поддерживали свои мечи в рабочем состоянии, платя палачу за то, что он позволял им отрубать головы приговоренным.8 Меч, по знаменитому выражению Иэясу, был "душой самурая" и находил удивительно частое применение, несмотря на продолжительный мир в стране. Он имел право, согласно Иэясу.9он имел право сразу же зарубить любого представителя низших классов, который его обидел; а когда его сталь была новой и он хотел испытать ее, он с такой же вероятностью мог испытать ее на нищем, как и на собаке.10 "Один знаменитый фехтовальщик, получив новый меч, - рассказывает Лонгфорд, - занял место у Нихон-баси (центрального моста в Йедо), чтобы дождаться возможности испытать его. Вскоре появился толстый крестьянин, весело пьяный, и фехтовальщик нанес ему удар "наси-вари" (рассекатель груш) так эффектно, что прорубил ему голову насквозь от макушки до вилки. Крестьянин продолжал идти, не зная, что с ним что-то случилось, пока не споткнулся о кули и не развалился на две аккуратные части".11 Столь ничтожное значение имеет столь беспокоящее философов различие между Единым и Многим.

У самураев были и другие достоинства, кроме этой веселой стремительности, с которой они превращали время в вечность. Они приняли суровый кодекс чести - бусидо* центральной теорией которого было определение добродетели: "способность принять решение об определенной линии поведения в соответствии с разумом, не колеблясь; умереть, когда правильно умереть, нанести удар, когда правильно нанести удар".12 Их судили по их собственному кодексу, но он был более суровым, чем обычное право.13 Они презирали всякое материальное предприятие и выгоду, отказывались давать в долг, занимать или считать деньги; они редко нарушали обещания и охотно рисковали жизнью за любого, кто обращался к ним за справедливой помощью. Они придерживались принципа тяжелой и экономной жизни, ограничивались одним приемом пищи в день и приучали себя есть любую еду, которая попадалась под руку, и держать ее в руках. Они молча переносили все страдания и подавляли любые проявления эмоций; их женщин учили радоваться, когда им сообщали, что их мужья погибли на поле боя.14 Они не признавали никаких обязательств, кроме верности начальству; в их кодексе это был более высокий закон, чем родительская или сыновняя любовь. Для самурая было обычным делом обезглавить себя после смерти своего господина, чтобы служить и защищать его на том свете. Когда