Реформация - Уильям Джеймс Дюрант

пребывание здесь недолгое, но поскольку мы можем достичь Не пренебрегайте славой, которая есть любовь. Прислушиваться к мольбам сердца; За пределами разума останется тайна жизни. Оставьте работу и поцелуйте свою любимую прямо сейчас, Этим богатым советом я одарил весь мир; Когда весенние почки манят, ветер покидает свою мельницу. И нежно скользит, чтобы поцеловать ветку с листьями. Красавица Шираза, исполните мое требование любви, А для вашего крота — этой прилипшей песчинки За щеку жемчужную Хафиз бы отдал Вся Бохара, весь Самарканд….. Если бы судьба хоть раз могла бросить кости, я бы попробовал бросить, какой бы ни была цена, Чтобы мое дыхание, о Любовь, было едино с твоим; Зачем мне тогда рай?… Тот, кто из золота и шелка сплел ваши локоны, Кто создал красную розу и белую розу, И подарил им свою щеку на медовый месяц… Неужели Он не может дать мне, Своему сыну, терпения?10

Похоже, он наконец-то охладел к браку; если мы правильно истолкуем его тонкие стихи, он нашел себе жену и завел нескольких детей, прежде чем смог окончательно определиться между женщиной и вином. В некоторых стихах он, кажется, оплакивает ее смерть:

Моя госпожа, что дом мой в рай превратила, Когда в нем обитала, С головы до ног ангельской благодатью божественной Окутала ее; чиста она была, без греха; Прекрасен, как луна, ее лик, и мудр; Владык добрых и ласковых взгляд, Глаза ее с превеликой прелестью сияли. Тогда сердце мое сказало: Здесь я обрету покой! Этот город дышит любовью во всех уголках. Но в дальний путь она была обращена, Увы, он не знал этого, Увы, бедное сердце! Влияние какой-то холодной злой звезды Ослабило мою руку, державшую ее; одиноко и далеко Она путешествует, лежа на моей груди.11

В любом случае он стал домашним, вел тихую жизнь и редко выезжал за границу; по его словам, он позволял своим стихам путешествовать за него. Его приглашали ко многим королевским дворам, и на мгновение он был вынужден принять предложение султана Ахмада поселиться в королевском дворце в Багдаде.12 Но любовь к Ширазу держала его в плену; он сомневался, что в самом раю есть такие же прекрасные ручьи или такие же красные розы. Время от времени он писал хвалу персидским царевнам своего времени в надежде получить подарок, чтобы облегчить свою бедность; ведь в Персии не было издателей, чтобы выпустить свои чернила в открытое море, и искусство должно было ждать, держа шляпу в руке, в прихожих вельмож или царей. Однажды, правда, Хафиз чуть было не отправился за границу: индийский шах прислал ему не только приглашение, но и деньги на поездку; он отправился в путь и достиг Ормуза на берегу Персидского залива; он уже собирался сесть на корабль, когда буря расстроила его воображение и очаровала его стабильностью. Он вернулся в Шираз и послал шаху вместо себя поэму.

Диван, или сборник поэзии Хафиза, содержит 693 стихотворения. Большинство из них — оды, некоторые — четверостишия, некоторые — невразумительные фрагменты. Переводить их труднее, чем Данте, поскольку они звенят многочисленными рифмами, которые в английском языке превратились бы в доггерл, и изобилуют рекогносцировочными аллюзиями, которые щекотали умы того времени, но теперь лежат тяжелым грузом на крыльях песен. Часто его можно лучше передать в прозе:

Ночь уже клонилась к закату, когда, влекомый благоуханием роз, я спустился в сад, чтобы, подобно соловью, найти бальзам от лихорадки. В тени мелькнула роза, роза, красная, как замаскированная лампа, и я взглянул на ее лик……

Роза прекрасна только потому, что прекрасен лик моей возлюбленной….. Что такое благоухание зелени и ветерок, дующий в саду, если бы не щека моей возлюбленной, похожая на тюльпан?…

Во мраке ночи я пытался освободить свое сердце от уз твоих локонов, но ощутил прикосновение твоей щеки и впился в твои губы. Я прижал тебя к своей груди, и волосы твои охватили меня, как пламя. Я прижался губами моими к губам твоим и отдал сердце и душу мою тебе, как выкуп.13

Хафиз был одним из тех блаженных и измученных душ, которые благодаря искусству, поэзии, подражанию и полубессознательному желанию стали настолько чувствительны к красоте, что хотят поклоняться — глазами, речью и кончиками пальцев — каждой прекрасной форме в камне, краске, плоти или цветке, и страдают в подавленном молчании, когда красота проходит мимо; но которые находят в каждом