Распахнутая земля - Андрей Леонидович Никитин

Первые восторги и волнения позади. Теперь начиналась работа.

Итак, в первую очередь — план стоянки. Я попросил заняться этим Таню и Олега, достал им буссоль и планшет с миллиметровкой. Сергей и Шурик, который ходил вокруг него с влюбленными глазами, начали собирать все, что можно было поднять на стоянке без раскопок.

Картовые канавы разрезали черный прямоугольник на три части. Перед нами были уже готовые разрезы слоев — их надо было чуть-чуть освежить лопатой. Несколько ударов острым лезвием — и вот уже все слои выступают в своей первозданной чистоте.

Я не ошибся — от культурного слоя осталась самая малость: сантиметров двенадцать — пятнадцать, остальное сняли машины. Ниже лежал рыжий, плотный торф из осоки и хвощей. Их стебли были сплюснуты, спрессованы, но сохранились хорошо. Слой этот не превышал полуметра. Ниже начинались желто-голубые сапропели — озерный ил. Таким образом, поселение древних берендеев было не на открытой воде озера, а на болоте, возле берега, по крайней мере через пятьсот лет после того, как озеро отсюда отступило.

Хотинский зачищает лопатой стенку канавы, и внезапно в разрезе появляется длинная тонкая свая, уходящая нижним концом в сапропели.

— Подожди немного, я сфотографирую! — говорю я Хотинскому.

Свая чуть меньше метра длиной. Она совсем целая, и, если бы не мягкость дерева, можно подумать, что ее только недавно вбили.

Пока я фотографирую слои и сваю, под лопатой Хотинского появляется еще одна, в полуметре от первой. Осторожно, чтобы не сломать, мы извлекаем сваи из торфа и ила.

— Ель. И эта тоже еловая, — говорит Хотинский, растирая в пальцах кусочки коры.

— Ты посмотри, она даже затесана! — удивляется Сергей, очищая дерево от прилипшей грязи.

— Они все острые! Они все затесаны! Я знаю, я видел! — Шурик уже тут как тут, и Сергей цыкает на него, чтобы он поменьше прыгал и вмешивался в разговор.

Сваи заточены, как карандаши. Узкие длинные затесы накладываются друг на друга. Они не плоские, а желобком.

Помедлив, Сергей идет к собранной им куче и возвращается с каменным брусочком в руке.

— Похоже?

Это тесло — топор с поперечным желобчатым лезвием. «Тесать» — работать теслом. Или наоборот. Обычным топором дерево рубят и раскалывают, а обтесывали раньше всегда теслами. И ширина лезвия как раз подходит к желобкам. Может быть, этим самым теслом и отесывали наши сваи?

Олег побежал к машине за полиэтиленовой пленкой.

Сваи надо скорее завернуть — плотно, крепко, чтобы не разломились и не высохли. Сваи нужны нам, чтобы точно определить дату стоянки.

— По радиоуглероду? — догадывается Таня.

— Конечно! Разве можно упустить такой случай?

Радиоактивны не только минералы, но и живые организмы, и растения. Там, где нет искусственной радиоактивности или радиоактивных месторождений, основным источником радиации служит радиоактивный углерод с атомным весом 14. Его атом отличается от нерадиоактивных изотопов углерода тем, что у него не шесть или семь нейтронов, а восемь.

Радиоактивный углерод образуется в верхних слоях атмосферы из атомов обычного углерода под действием космических лучей. Затем он быстро окисляется, превращается в радиоактивную же углекислоту и вместе с обычной углекислотой усваивается живыми организмами, где находится в определенной пропорции до момента смерти животного или растения. С этого момента радиоактивный углерод не накапливается, а только распадается, в то время как обычный углерод остается в том же количестве, что и раньше.

Зная скорость распада углерода с атомным весом 14, можно подсчитать его количество в любом образце древесины, торфа или угля. А сравнивая полученные данные с первоначальным его количеством в момент гибели организма, можно установить, сколько прошло времени от этого момента до времени анализа. Если это дерево, то как давно его срубили. Если торф или известняк, — когда он начал откладываться. Если уголь, — когда сгорело дерево.

Пыльцевые диаграммы помогут установить период жизни поселения, климатические и природные условия тех времен. Радиоуглеродный анализ даст точную дату в абсолютных цифрах от наших дней.

Пока Хотинский отбирал образцы торфа и упаковывал их, мы занимались культурным слоем, оставив Шурика и Сергея продолжать сборы подъемного материала.

Зачищая сваи совком и лопатой, мы видим, что они образуют ряды. Вероятно, на сваях держался настил, на котором стояли дома обитателей стоянки. Это самое настоящее болотное поселение.

Здесь много щепы. Люди строились, жили, работали, чинили хижины и настил, выдалбливали лодки, которые, может быть, еще лежат где-то в сапропелях болота и только ждут археолога. Щепа разбрасывалась вокруг, попадала во влажный торф и сохранилась. Ее надо собрать. По щепкам, как по обломкам кремня, можно судить о рабочих приемах древних берендеев, о том, какими орудиями они пользовались.

Попадаются обломки тонких оструганных палочек. Может быть, это остатки древков стрел? Скорее их в полиэтиленовый мешочек! Час-два на солнце — и от них почти ничего не останется. В мешочек, завязать покрепче, чтобы сохранить влажность…

Издали кажется — просто черная земля. А когда ляжешь на нее, начнешь разбирать ножом, рассматривать, она преображается. Чернота распадается на щепочки, угольки, разноцветные камешки, черепки, кости. Здесь много рыбьей чешуи и рыбьих костей. Все, все в отдельные мешочки! Эта работа уже для специалистов-ихтиологов. Они скажут, какие рыбы водились в древнем Берендеевом озере, когда их ловили. Определят виды, размеры, возраст по чешуйкам.

А вот еловые шишки. Для костра? Но лежат не сами шишки, а только их стержни, как будто белки поработали. Нет, наверное, не для костра. Люди выбирали семена и размалывали их в муку. Вероятно, поэтому же так много встречается и скорлупок лесных орехов. Кое-где и сейчас в деревнях орехи заготавливают мешками на зиму.

Странно, что здесь так много песка и мелкой речной гальки. Хотя, если подумать, ничего странного: жили ведь на деревянных настилах, на торфе. Чтобы развести огонь и не устроить пожара, нужны были песок, камень и глина. Мягкие комочки глины часто встречаются в слое.

Черепков, как всегда, много. Больше мелких, чем крупных. Крупные все наверху, на поверхности. Шурик говорит, что сначала здесь даже