Избранное - Бабарахим Машраб

Светел лик твой благовонный, а уста — как будто мед,

Миндалю подобны очи, а фисташке — нежный рот,

На сверкающих ланитах россыпь родинок цветет,

Перед взором блещут сонмы восхитительных красот, —

Соловей ты или роза, или ты — сама весна?

Блеск ланит твоих — он розой иль жасмином осиян,

Твои родинки — не зерна ль, не из них ли рос рейхан?

Сребротела, сладкоуста, нежен твой прекрасный стан, —

Человечий иль волшебный образ тебе роком дан,

Гурия ли ты, иль райским светом ты озарена?

Роза — лик, нарциссы — очи, словно лепестки — уста,

Гибну я, едва увижу, сколь краса твоя чиста.

Стан твой — древо рая, лик твой — райских яблок красота,

С ликом родинки и кудри столь едины неспроста, —

Шахом чтит тебя Египет иль Индийская страна?

Как рубин, уста багряны, свет чела — как окоем,

С лунным ликом так согласны звезды родинок на нем!

Чернота их — словно угли, — сердце сожжено огнем,

Что ж твой взор так жжет жестоко, словно солнце знойным днем, —

Ты мертвящей иль живящей силою одарена?

Роза без шипов, едва лишь ты пройдешь среди полян,

Всех пленяют лик румяный и самшиту равный стан,

Косы — словно гиацинты, над тобой венец багрян,

На груди цветут две розы, лепестков их отблеск рдян, —

Не трепещущая ль ветка ты, что станом столь стройна?

Завитками вьются кудри — красоты твоей зачин,

Чинно или беспричинно рать сюда направил Чин?

Ты пройдешься — стан трепещет, словно зыбь морских пучин.

Жизнь и душу, честь и веру отдал я не без причин, —

О бутон мой, надо мною не тебе ли власть дана?

Твое слово — словно сахар, рот твой сладостно медвян,

Драгоценный и бесценный сахарный тростник — твой стан.

Ты послушай, что спою я, весь горя от боли ран,

Соловьем пою я, роза, мой предвечный гулистан, —

Обожгли Машраба, роза, не твои ли пламена?

* * *

Злобный рок! Лишь муки и тревоги слал мне небосклон из-за тебя,

Сирый, нищий, обивал пороги я со всех сторон из-за тебя,

День и ночь на скорбной я дороге — радостей лишен из-за тебя.

Нерушимо все, лишь я, убогий, я лишь сокрушен из-за тебя,

Где бы ни был, я молю подмоги — горестный мой стон — из-за тебя.

Я от той, что мне дороже ока, — от моей любимой отлучен,

От моей опоры волей рока я, судьбой гонимый, отлучен.

От моей желанной я жестоко, как душа хранимой, отлучен.

Нерушимо все, лишь я, убогий, я лишь сокрушен из-за тебя,

Где бы ни был, я молю подмоги — горестный мой стон — из-за тебя.

В кущах я — как соловей бездомный, и гнезда родного я лишен,

Словно сыч, в печали неуемной бесприютен, крова я лишен.

Где приют мне, где мой кров укромный?

Друга дорогого я лишен.

Нерушимо все, лишь я, убогий, я лишь сокрушен из-за тебя,

Где бы ни был, я молю подмоги — горестный мой стон — из-за тебя.

Пусть же будет из людей живущих не лишен сердечных сил никто,

Да не будет страждущих и ждущих, да не тратит зря свой пыл никто,

Да не будет во вселенских кущах людям чужд и опостыл никто!

Нерушимо все, лишь я, убогий, я лишь сокрушен из-за тебя,

Где бы ни был, я молю подмоги — горестный мой стон — из-за тебя.

Неужели же меня, о боже, ты с моим светилом не сведешь?

Неужель с моей звездой пригожей быть счастливым — это вздор и ложь?

Научи меня, господь, построже, чтобы путь

Машраба был пригож.

Нерушимо все, лишь я, убогий, я лишь сокрушен из-за тебя,

Где бы ни был, я молю подмоги — горестный мой стон — из-за тебя!

* * *

У лишенных родни и крова о напастях судьбы спросите,

У согбенных от зла лихого о напастях судьбы спросите,

Кто сто бед стерпел — у такого о напастях судьбы спросите,

У того, чья доля сурова, о напастях судьбы спросите,

У меня, чья стезя тернова, о напастях судьбы спросите.

Я бреду, одиноко маясь, — тех, кто мне бы помог, лишен я,

Без наставника я скитаюсь — и путей и дорог лишен я,

Черной долей моей терзаясь, всех друзей, одинок, лишен я,

Соловей я, а роз чураюсь — крыльев-перьев, убог, лишен я, —

У меня, чья участь бедова, о, напастях судьбы спросите.

С той поры, как на свет рожден я, ничего, кроме бед, не знал я,

В этом мире всего лишен я, добрых дней с малых лет не знал я,

Потонул в топи злых времен я, — радость есть или нет, — не знал я,

Злобой горя насмерть сражен я, а добра и примет не знал я, —

Бедняка, от невзгод больного, о напастях судьбы спросите.

Так и жил я, не зная счастья и не ведая, в чем отрада,

За напастью сносил напасть я, и горел я в огне разлада,

Не дождется бедняк участья — нет, увы, кому это надо?

Ведал муки кровавой власть я, даже пища мне горше яда, —

У сгоревших от рока злого о напастях судьбы спросите.

Только те, кто, как я, несчастны, о моей злой неволе знают,

Только те, что в беде безгласны, о моей горькой доле знают,

Только те, что мукам подвластны, о моей страшной боли знают, —

Это только добрый, прекрасный, знавший гнет злой недоли, знает.

У заблудших