Сокровенный Афон - Горбов

уступу шириной в ступню человека. Вниз лучше не смотреть, иначе лететь придется с высоты московского университета. Там, под скалой — лишь узкая полоска гальки и море (см. фото 7 на вкладке). Для того чтобы проделать первую часть пути и спуститься к пещере, от которой начинается горизонтальный переход над пропастью, необходимо левой рукой крепко держаться за цепь и перехватывать ее время от времени, когда правой, наконец, удастся уцепиться за какую-нибудь трещину в скале. Ногой же в это время нужно пытаться нащупать под собой какой-нибудь, хотя бы небольшой, уступчик. «Ну, —думаю, — бывший альпинист, преодолевать эти препятствия все-таки нужно. Не уходить же отсюда несолоно хлебавши!»

На Карулю со мной отправились дьякон и Антон — бывший кадровый военный. Тот немного хорохорится:

— Мы сейчас возьмем штурмом эти скалы! Сейчас мы их быстро оседлаем! Это всё нам нипочем! Горы здесь, как на Памире или Тянь-Шане. Вперед, на Джалал-Абад!

Это он нас так подбадривает. И мы идем к обрыву весьма решительно. Подходим к самым скалам. Антон посмотрел вниз — и у него весь пыл как-то сразу пропал. Говорит:

— Нет! Я, пожалуй, не полезу…

И в сторону.

Повернулся я к дьякону в толстых очках (зрение у него очень плохое — наверное, минус десять) и говорю ему:

— Отец, может быть, ты все-таки останешься? Мы с батюшкой все же опытные люди. Он тоже был альпинистом в молодости, занимался скалолазанием, высоты не боится. А у тебя зрение плохое, вдруг ты там чего-то не увидишь, да сорвешься — я боюсь за тебя… Твоя мама очень просила меня: «Берегите, батюшка, моего сыночка!» Я ей пообещал. Случись что с тобой — как отвечу матери?

Но дьякон продолжал настаивать:

— Нет, пойду!

И как я его ни уговаривал, твердит одно: «Пойду!» — и все тут, да еще приговаривает: «Ничего не боюсь!» Вижу: решимость есть. Ну, ладно, — это уже полдела. Значит и помощь Божия будет. У Антона-то была решимость, но как только он увидел эти скалы — она мгновенно испарилась. А у этого, казалось, мягкотелого интеллигента, кандидата экономических наук, — наоборот. Мы с нашим карульским отцом за него боялись, думали, дьякон испугается, — ничего подобного! Все наоборот получилось.

Помолились, и… с Богом! Первым пошел вниз по цепи хозяин каливы:

— Вы ждите меня наверху, не спускайтесь, пока я вам не крикну…

При таком спуске необходимо идти только поодиночке. Если начать спускаться друг за другом — камень может случайно вылететь из-под ног и ударить по голове впереди идущего. Дождался я, пока наш провожатый сошел и укрепился на какой-то площадочке, — и заглянул в пропасть: подо мною его уже не видно — он, вероятно, где-то внизу, в сторонке. Начинаю теперь спускаться и я. Левой рукой держусь за цепь, а ногой ищу выемку, в которую можно было бы поставить носок ботинка. Правой рукой ощупываю поверхность скалы, пытаясь найти бугорок или впадину, чтобы зацепиться за нее пальцами. И вдруг — откуда ни возьмись (ведь дьякон еще не начал спуск, ждет, когда я ему крикну) — летит сверху камень. И так он точно летит, что снайперски ударяет меня по руке, которая держит цепь. От неожиданной боли рука у меня рефлекторно разжимается… Но усилием воли в последний момент я вновь сжимаю ее. И думаю: «Пожалуй, будь камешек чуть-чуть побольше, а удар посильнее — летел бы я уже в пропасть. Да, в такой непредвиденной ситуации помочь бы мне никто уже не смог…» Немного я даже запереживал от неожиданности… Предусмотреть такой случай практически невозможно, ведь надо мной никого не было. Спускался я один… Вероятно, за молитвы моих чад духовных Господь еще раз помиловал грешника…

Когда я осознал, что удержался на скале и мне пока более ничего, кроме собственной неосторожности, не грозит, — успокоился и продолжил свой путь. Наконец, спустился на небольшую площадку перед пещерой, в которой ожидал нас отец-пустынник. У самого ее устья, почти закрывая проход, рос покрытый цветами куст. Это ветром нанесло в трещины немного землицы — вот куст и пророс.

— Отец дьякон, спускайся! — крикнул я и полез сквозь неширокое устье в темноту. Глаза быстро привыкли, и я увидел, что пещера расширяется, превращаясь в зал, похожий на огромную линзу. Справа от входа в полутьме белело странное сооружение, расположенное почти в центре пещеры. Там стояла выложенная из камней и даже оштукатуренная стена шириной метра полтора и высотой около двух метров. Нижняя часть стены была значительно шире и выступала вперед, образуя что-то наподобие стола или широкой полки, на которой стояли ветхие иконы. Немного дальше — еще одна небольшая каменная полка. На ней грудой лежали берцовые кости, ребра, позвонки и два черепа. «Вероятно, — подумал я, — эти странные сооружения когда-то служили пещерникам в качестве престола и жертвенника. Должно быть, не одно десятилетие они молились в этой пещере и спали на голой земле, не заботясь ни о чем земном. Такие подвижники питаются обычно только сухарями и дождевой водой. Обходятся без вещей. А когда истлевает одежда — не заботятся и о ней. Их покрывает иная одежда — благодать Божественного Духа, которая и греет, и питает верных своих рабов».

В пещере ничего нет, в ней темно, пусто, но я чувствую, что она наполнена чем-то свышеестественным, наполнена победной жизненной мощью, наполнена жизнью духа, победившего смерть, наполнена духовным светом Воскресения…

— Много лет назад, в конце прошлого века, — говорит наш провожатый, — здесь подвизались два русских отшельника. Как они жили?! Чем они тут питались?! Уму непостижимо! Как ласточки на скале. Здесь они и умерли — это их кости тут лежат…

Смотрю на все это и думаю: «Какие же здесь люди жили! Какая сила духа нужна, чтобы так жить в таком совершенно неприступном месте!» Помолились об упокоении душ этих безвестных подвижников, спели им вечную память и пошли дальше — по цепям. Только теперь цепи были подвешены уже не вертикально, а горизонтально.

Высоко над морем, вдоль стены желтоватого мрамора висит над лазурной бездной тропинка шириной сантиметров пятнадцать. Этот узкий карниз на скале, по которому мы идем друг за другом, то сужается до десяти сантиметров, то расширяется до двадцати. Внизу — пропасть. Где-то на дне, в ярких солнечных лучах плещется море, но лучше на него не смотреть. Вдоль карниза, на железных штырях, забитых в трещины, укреплена тонкая цепочка, хлипкая — совсем как собачья, почти проволочка.