Заклинатель снега - Эрин Дум

с прежней жизнью еще до моего рождения. Он похоронил, стер, заархивировал свое прошлое много лет назад. Почему же Джон продолжает думать о монстре, готовом меня сожрать?

– Ничего страшного не случилось, – заявила я спокойным и твердым голосом. – Правда. Просто я подумала, что тебе будет интересно послушать про Фицджеральда, и все.

Молчания Джона вполне достаточно, чтобы понять: по этому вопросу мы по-прежнему стоим на противоположных позициях.

Когда мы ехали домой, Джон молчал, и я подумала, что, наверное, лучше больше никогда не поднимать эту тему. Из-за какой-то чепухи он лишился покоя. А я тоже хороша, вместо того чтобы навсегда забыть об агентах и о разговоре с ними, я разжигала в Джоне беспокойство пустыми рассказами.

Когда мы вернулись домой, он сразу же пошел на кухню включить духовку. Я предложила помощь, но он отказался.

– Ты с утра в костюме, – заметила я. – Пойди хоть переоденься.

– Ничего, я привык, – ответил Джон, не глядя на меня, и я почувствовала, что сегодняшняя школьная история все-таки очень его расстроила.

Наверное, он угадал мои мысли, потому что повернулся и попытался улыбнуться.

– Скоро будем ужинать. Позовешь Мейсона?

Просьба застала меня врасплох. Я предпочла бы держаться от него подальше, особенно после того, что сказал мне Томми. Мне не хотелось его видеть, а тем более разговаривать с ним, однако я сжала волю в кулак и пошла приглашать этого типа к столу.

Как в прошлый раз, я искала его по всему дому, и опять безуспешно.

– Он может быть в подвале, – предположил Джон. – Ты туда спускалась?

Я вопросительно посмотрела на крестного.

В доме, оказывается, был подвал!

– Дверь за лестницей. Белая, – сообщил он, помешивая в сковородке золотистый соус.

Я обошла лестницу и обнаружила полуоткрытую белую дверь. Как я могла ее не заметить?

Узкая, освещенная лампочками лестница вела вниз. Именно там и находился Мейсон, когда казалось, будто сначала он растворялся в воздухе, а потом появлялся как из-под земли.

Спускаясь, я уловила запах краски и поняла: там комната, которую, по словам Джона, нужно докрасить.

Пройдя дальше, я набрела на просторную комнату с низким потолком: голые стены, пленка на полу. Тут и там банки с краской, несколько широких кисточек и пара малярных валиков.

Я постояла, осматриваясь, из соседней двери долетал глухой звук резких ударов. За дверью горел свет, я медленно подошла и заглянула – небольшая комната, забитая разным хламом: облезлая доска для серфинга, сложенные стопкой корзины, складные стулья и коробки, сваленные у стен.

В центре комнаты стояла массивная металлическая конструкция, сделанная из плоских мягких панелей, расположенных на разной высоте.

Возле этой конструкции, чуть согнувшись, подпрыгивал Мейсон, освещенный настольной лампой. Это он стучал – бил кулаками по панелям, а опора поскрипывала в ответ. Мокрые от пота волосы упали ему на глаза. Рукава футболки были закатаны, обнажая плечи и напряженные мышцы, которые высвобождали неистовую силу.

Я смотрела на эту сцену не дыша. Его руки до запястий были обмотаны белыми бинтами, зрачки под длинными ресницами казались неподвижными, так как Мейсон полностью сосредоточился на движениях.

Я поняла, что вздрагиваю от его ударов – быстрых, точных, пугающе сильных. Мейсон наверняка хорошо знал, куда надо бить, чтобы противнику было больно. Он наверняка в курсе, как сломать ребро или вывихнуть плечо, словом, идеальная машина насилия.

Что могли бы натворить эти руки, если дать им волю!

Тут Мейсон заметил меня. Блеск его глаз прорезал полутемную комнату и пригвоздил меня к полу. Сразу захотелось убежать. Ну почему я молча стояла, как будто подглядывала за ним!

– Ужин готов, – сказала я, словно оправдываясь.

Мейсон поднял руку и снял с запястья маленькие черные часы. Я догадалась: они фиксировали сердечный ритм и количества ударов во время тренировки. Потом он вытер подбородок подолом футболки. Я увидела его загорелый живот, выступающие мышцы пресса, блестящую от пота кожу. У меня как будто костер разгорелся в желудке, и я тут же отвела взгляд. Я нервно потерла руки и развернулась, собираясь уйти.

– Подожди минутку.

Я замерла на месте, прежде чем снова обернуться. Мейсон сосредоточенно разбинтовывал руку.

– Сегодня… что там была за история с Фицджеральдом?

Этот вопрос меня поразил, но тут же сменился более важным. Почему он об этом спрашивает?

Его не волновал наш разговор с Джоном о том, почему он выдал меня за свою племянницу. Он тогда просто ушел, рассерженный и как будто даже не желающий слушать, настолько ему было все равно. Что изменилось?

– Никакой истории, все нормально.

Мейсон посмотрел на меня. Он словно схватил меня сильным взглядом и удерживал на месте, не давая шевельнуться. У меня свело живот. Последнее время Мейсон редко на меня смотрел, поэтому я отвыкла от его взглядов и, вероятно, потеряла к ним устойчивость.

– А мне так не показалось.

– В любом случае можешь не беспокоиться, что это как-то тебе повредит, – резко ответила я, быстро повернувшись к нему спиной.

Я пулей выскочила из подвала, как будто бежала от источника слепящего вредоносного света, на который нельзя смотреть. Но, даже не видя Мейсона, я продолжала чувствовать его взгляд, словно меня слепил очень яркий свет.

После ужина я сидела в своей комнате. По венам растекалось странное ощущение. Я чувствовала себя злой, разгоряченной и нервничала без видимой причины. Из головы не выходил вопрос Мейсона.

В общем, я ответила честно: при разговоре с Фицджеральдом ничего не произошло. Что бы там ни думал Джон, дела обстояли именно так. Я знала отца таким, каким он стал после переезда в Канаду. За семнадцать лет его прошлое ни разу не нависало над нашей жизнью тревожной тенью. Зачем кому-то искать меня сейчас?

«Потому что он умер, – ответил голос внутри меня, – потому что ты больше не живешь в краю льдов, потому что ты – все, что от него осталось».

«Потому что он умер». Я часто заморгала, к горлу подкатил ком. Я попыталась сглотнуть его, загнать обратно, но сердце замедлило ход, тяжелым биением выталкивая на поверхность моего сознания тягучую боль.

Я сделала шаг назад, отступая от этой боли. Горячие от слез глаза лихорадочно метались по комнате, пока не остановились на старой коробке, подклеенной синей клейкой лентой. Я достала из нее газетную вырезку. Текст опубликовали незадолго до моего переезда в Санта-Барбару: «Умер знаменитый инженер-программист.

Американец Роберт Нолтон скончался в возрасте сорока двух лет в далеком канадском городе, где он жил со своей дочерью.

Причиной смерти, видимо, стала неоперабельная раковая опухоль. Несмотря на ранний уход из профессии,