Исследование ужаса - Леонид Савельевич Липавский

Д. Д.: Разве, например, «Экклезиаст» отвлеченная вещь?

Я. С.: Некоторые предвидели ту перемену в людях, при которой мы сейчас присутствуем, – появилась точно новая раса. Но все представляли себе это очень приблизительно и неверно. Мы же видим это своими глазами. И нам следовало бы написать об этом книгу, оставить свидетельские показания. Ведь потом этой ясно ощущаемой нами разницы нельзя будет уже восстановить.

Л. Л.: Это похоже на записи Марка Аврелия в палатке на границе империи, в которую ему уже не вернуться, да и незачем возвращаться.

Н. А. видел сон, который взволновал его, сон о тяготении.

Н. А.: Тяготения нет, все вещи летят, и Земля мешает их полету, как экран на пути. Тяготение – прервавшееся движение, и то, что тяжелей, летит быстрее, нагоняет.

Д. X.: Но ведь известно, что все вещи падают одинаково быстро. И потом, если Земля – препятствие на пути полета вещей, но непонятно, почему на другой стороне Земли, в Америке, вещи тоже летят к Земле, значит, в противоположном направлении, чем у нас.

Н. А. сначала растерялся, но потом нашел ответ.

Н. А.: Те вещи, которые летят не по направлению к Земле, их и нет на Земле. Остались только подходящих направлений.

Д. X.: Тогда, значит, если направление твоего полета такое, что здесь тебя прижимает к Земле, то, когда ты попадешь в Америку, ты начнешь скользить на брюхе по касательной к Земле и улетишь навсегда.

Н. А.: Вселенная – это полый шар, лучи полета идут по радиусам внутрь, к Земле. Поэтому никто и не отрывается от Земли.

Он пробовал еще объяснить свой взгляд на тяготение на примере двух караваев хлеба, одного 10 1/2, другого 11 1/2 фунтов, которые кладут на весы. Но не смог. И скоро прекратил разговор.

Научные разговоры.

Я. С.: О моем бессознательном затрудняюсь что-либо сказать, но мое подсознательное просто глупо.

Задача: достать упавшую в дымоход вьюшку; рукой не дотянуться, так как дымоход делает петли. Ответы:

Л. Л.: Привести слона из зоосада, он достанет хоботом.

Д. Д.: Опустить на веревке кошку, она вцепится когтями.

Д. X.: Чтобы она вцепилась, надо сначала воспитать в кошке условный рефлекс на чугун. Это не трудно: надо натирать все металлические вещи в комнате мышами.

Затем: О чудесах природы.

Д. X.: Сверчки самые верные супруги среди насекомых, как зебры среди зверей. У меня в клетке жили два сверчка, самец и самка. Когда самка умерла, самец просунул голову между прутьями и покончил так самоубийством.

Л. Л.: Удивительно, что крокодилы рождаются из яиц.

Д. X.: Я сам родился из икры. Тут даже чуть не вышло печальное недоразумение. Зашел поздравить дядя, это было как раз после нереста и мама лежала еще больная. Вот он и видит: люлька, полная икры. А дядя любил поесть. Он намазал меня на бутерброд и уже налил рюмку водки. К счастью, вовремя успели остановить его; потом меня долго собирали.

Т. А.: Как же вы чувствовали себя в таком виде?

Д. X.: Признаться, не могу припомнить: ведь я был в бессознательном состоянии. Знаю только, что родители долго избегали меня ставить в угол, так как я прилипал к стене.

Т. А.: И долго вы пробыли в бессознательном состоянии?

Д. X.: До окончания гимназии.

По приезде H. М. с Кавказа он беседовал с Л. Л. о тюркском театре, о японских добровольцах для торпед, о бобылях и о философии интеллигенции в разные времена.

Н. А.: Что такое, по вашему мнению, физическая масса?

Л. Л.: Индивидуальность вещества. Каждое отвечает на воздействие по-своему, одно покладисто, другое нет. Мера сопротивления на воздействие, или, иначе, инерция, и есть масса. А так как есть много разных родов воздействия, то, я думаю, можно говорить не только о массе, вычисляемой по сопротивлению движению, но и о массе термической (теплопроводности), электрической и т. п. Даже о массе логической.

Д. Д.: Об эпохах можно говорить, пользуясь медицинскими терминами. Средневековье, в отличие от нашего времени, было компенсированной эпохой. Впрочем, оно стало разрушаться уже в XVI веке. И этот перелом достиг наибольшей остроты сейчас. Но новая эпоха еще не началась, это все разложение старой, новая придет лет через сто… В Средние века и у вселенной, и у города были центр и границы.

Л. Л.: Центр и границы – это смысл.

Д. Д.: Теперь же их нет. Вселенная бесконечна и бесструктурна. В деревне центра нет, разве кладбище. В городе им прежде была площадь с колодцем; теперь площадь только проход. Лишь ночью город приобретает какое-то устройство, оно выражается в расположении линий электрического света. Дом также потерял свой смысл. В деревне кое-где еще сохранились какие-то украшения на нем, воспоминания о знаках, отгоняющих чужое, знаках дома-крепости…

Затем: О знаках в жизни, которые говорят каждому ясно, что существующие сейчас представления мира неправильны. О нормальной длительности сна. Об ошибках определения времени при астрономических наблюдениях, когда наблюдатель помещает события в то время, когда они еще не произошли. О легенде призвания варягов и значении слова «варяг». О деревенской бане (причем Н. А. рассказал относящиеся сюда эпизоды из собственной жизни).

А. В. и Л. Л. состязались на дальность зрения правым и левым глазом, на быстроту умножения в уме, на эрудицию (фамилии министров и членов Государственного совета) и на то, кто больше забыл за свою жизнь.

Я. С. пришел в девять часов.

А. В. читал «Правила пользования автоматическим телефоном», вытянув ноги в желтых ботинках и гетрах на диване. Я. С. опустил веки и сел подле него. Я. С. был мертвенно бледен.

Л. Л.: Ты бы разрешил снять с тебя маску, а то, неровен час, не знаешь, что с тобой случится.

Я. С. вместо ответа заговорил о французах.

Я. С.: Они просто-напросто свиньи, страна свиней. Наверное, где больше бьют, там люди все-таки становятся лучше.

А. В.: Какое это имеет значение, народы и их судьбы. Важно, что сейчас люди больше думают о времени и смерти, чем прежде; остальное все, что считается важным, – безразлично.

Л. Л.: Ты с таким удовольствием произносишь эти два слова «о времени и смерти», как будто ими всецело завладел и положил к себе в карман. Главное, это удобно, они освобождают от всего остального. А сами ничего не требуют. Ведь ты, кажется, не удалился и не собираешься удаляться в пустыню, как делали это прежде, когда говорили «время и смерть». И Я. С. тоже хватается за эти слова, потому что они не налагают никакой ответственности, после них можно просто замолчать. А все остальное уже спутано, уже бессмыслица, и считаться с ним нечего… Нет. Я же думаю, что судьбы народов не безразличны. Что в общем произошло? Большое обнищание, и цинизм, и потеря прочности. Это неприятно. Но прочность, честь и привязанность, которые были раньше, несмотря на какую-то скрытую в них правильность, все же мешали глядеть прямо на мир. Они были несерьезны для нас, вроде средневековых карт. И когда пришло разорение, оно помогло избавиться от самообмана. И нынешняя наука, например, лучше науки XVIII и XIX вв.

А. В. купил пол-литра водки; он отлил половину, так как хотел пойти еще на вечер. Он стал звонить знакомым женского пола по телефону, начиная все фразы с «э» и особо фамильярным тоном, считая это, очевидно, за какой-то аристократизм. Но тут ему долго не везло: те объявляли, что водки не пьют, а хотели бы просматривать киножурналы. А. В. тогда вешал трубку и звонил другой. Я. С. в это время отлил немного водки из спрятанной бутылки и А. В. этого не заметил.

Я. С.: Что H. М., рассказывал что-нибудь интересное?

Л. Л.: Нет.

Я. С.: Почему-то человек, побывавший на лоне природы, обычно глупеет.

А. В. пил, вопреки обычному, скромно: он хранил себя для дальнейших событий. «Пей, – уговаривал Л. Л., – это пробуждает угаснувшие способности».

И вот А. В.