Дельфийский Оракул - Уильям Брод

одна картинка соперничала с другой. Сведения для изображения подвала, в котором восседала жрица, черпались преимущественно у Холланда, живописцы изображали стоящий на квадратном блоке омфалос, из отверстия в нем извергались клубы дыма. В согласии с традицией по бокам омфалоса помещали золотых орлов. Однако в настроении картин, созданных на тему Оракула, не было и тени того глубокого почитания, каким дышала работа Колльера, или той атмосферы суровой сдержанности, которая, наверное, окружала Пифию в античные времена. Теперь на картинах был ярко освещенный зал с полудюжиной взирающих на Оракула жрецов и мужчин-паломников.

В книге Национального географического общества жрица была полностью одета, но лицо у нее было искажено злобной гримасой, рот широко разинут, словно она кричит. Тело не имеет ничего общего с томной вальяжностью афинского оригинала или интерпретацией Колльера. Совсем напротив, на портрете она напряжена, руки раскинуты в сторону, в одной руке оливковая ветвь, в другой — таз для омовения. Одной ступней она опирается на перекладину треножника, как будто вот-вот соскочит с него и побежит. Кажется, что она находится в состоянии неистового безумия.

«Никому не были понятны ее сбивчивые выкрики, — говорилось в книге, — но жрецы заявляли, что понимают».

Это было уже слишком. Французы — серьезные, трезвые, старательные и обходительные — собрались с силами и дали ответный залп. Опубликованная в 1950 году книга «Аполлоновы гадания в Дельфах» была ответом на полвека обид и разочарований, копившихся у французов в водовороте научных и общественных страстей и вызванных реакцией на их труды. Автором работы был Пьер Амандри, специалист по Дельфам, которому суждено было стать директором Французской школы археологии в Афинах. С самого начала книга поражала необычной, по американским стандартам, структурой. Она начиналась с аннотированной библиографии, в которой перечислялись большинство работ последних лет об Оракуле, в числе которых были работы англичанина Оппе, ирландца Демпси и американца Холланда. Не очень заботясь о сдержанности, автор направил усилия на изгнание из светлого храма науки всех нелепых теорий.

Амандри воспользовался авторитетом геологии, чтобы подкрепить собственные выкладки, и пошел гораздо дальше, чем за полвека до него Оппе. Он постарался проявить максимум точности и убедительности. Шаг был умный, но рискованный. Археологи его поколения, как правило, были мало знакомы со скальными породами и их исследованиями. Амандри сумел овладеть языком геологии, но что касается методов, нюансов и собранных фактов, то здесь его знания были скорее всего поверхностными. Что еще хуже, он не рисковал выступать со сложными утверждениями и таким образом ослабить французскую позицию по наиболее спорному из многочисленных проектов Парижа.

Невзирая на деликатность ситуации, Амандри был очень решителен и категоричен. Он отвергал идею, что столетия землетрясений, оползней или селей могли завалить расщелину и перекрыть выход газов, как предполагал Демпси. Просто расщелины там не было ни раньше, ни теперь, и никакие поиски не в силах ее обнаружить. Он писал, что храм стоит на глинах и глинистых сланцах, и то и другое — мелкозернистые осадочные породы. Глубже их подстилают известняки, каменные породы, оставшиеся со времени, когда там было морское дно. Ни то, ни другое не могло иметь трещин. Да, смещение известняка могло изменить течение подземных вод. Но маловероятно, чтобы такие подвижки полностью перекрыли щель, из которой поднимались газы. При этом он подчеркивал, что такие явления в Дельфийском регионе не отмечались. Гипотеза расщелины, приходил он к заключению, бесплодна.

Он также, вторя Оппе, считал этот район нетипичным для вулканических токсичных газов, так как, по его словам, там не наблюдалось никакой вулканической деятельности. Амандри утверждал, что местность в Дельфах просто не имела условий, чтобы Оракул впадал в состояние естественного экстаза.

Он возражал против тезиса Холланда относительно таинственного блока на том основании, что американец настолько был убежден в опьянении Оракула, что вместо естественных испарений заговорил об искусственных. Амандри считал, что образ одурманенного Оракула, который дошел до нас от древних, создан ранними христианами, чтобы опорочить провидиц. Отцы церкви смешали обрывки сведений, оставшихся от древних греков и римлян, и внушили всем сказку о безумии. Для основателей церкви, писал он, Оракул «был символом язычества, ввергаемого в конвульсии истерического припадка».

Лишенный экстатического вдохновения, Оракул из книги Амандри выглядел жалким, ничтожным созданием, все достижения которого были делом рук ловких дельфийских жрецов. «Трудно согласиться с тем, что неграмотная женщина, не обладающая даром Кассандры, выбранная только по своим моральным добродетелям, могла моментально находить ответ, причем языком хорошей прозы, не говоря уже о гекзаметре, — писал Амандри. — Очень сомнительно, что рекомендации по политическим вопросам, вроде совета по поводу союзного договора, не диктовались Пифии».

Это прозвучало как слово Божие. Научные дебаты прекратились, и американцы оставили свое наступление. Теперь в мире классической науки воцарился новый идол, как бы это ни казалось невероятным после столь долгой истории непримиримых препирательств. В годы, последовавшие за опусом Амандри, французские исследователи получили почти всеобщее признание, на протяжении второй половины двадцатого века их многократно и благоговейно цитировали.

Ученые больше не пытались примирить древние источники с современными находками, оставили спекуляции на тему психоактивного эффекта воспарений или возможности того, что в своих пророческих излияниях Пифия реально проявляла какие-то особые паранормальные способности. Горстка упрямцев тем не менее верила в существование оракульских паров. В основном это были греческие ученые, которые считали опрометчивым воспринимать древних авторитетов, вроде Плутарха как обманщиков или простаков. Консенсус, такая редкая вещь в обычно расколотом на фракции мире научных школ, вроде бы был достигнут.

1963 год. «Что касается знаменитых «паров», которым в свое время приписывали вдохновение Пифии, то это чисто древнегреческий миф, — писал Эрик Р. Доддс. — Французские раскопки показали, что сегодня там нет никаких паров и нет никакой «щели», из которой могли бы проникать пары».

1978 год. «Не было там никаких паров и никакой щели, — писал Джозеф Фонтенроуз. — Пифия не испытывала никаких припадков безумия, в которых она могла бы издавать дикие крики и шептать неразборчивые слова».

1989 год. «За время раскопок французских археологов не было найдено никакой щели, ни естественной, ни искусственной, — писал Саул Левин. — Не обнаружено также и следов никакого фармакологического вещества, с которым Пифия имела бы контакт».

И так повторялось в десятках книг, статей и энциклопедий, опубликованных от Беркли[1] до Штуттгарта. В 1956 году Парк и Уормелл, дублинские ученые, задали тон всему последующему подходу к проблеме, выпустив самое авторитетное обозрение работ на английском языке. Они повторили французскую геологическую «мантру», что местность в Дельфах никогда не имела условий для «выделения газа с какими бы то ни было возбуждающими свойствами». Не