Давайте помолимся! - Аяз Мирсаидович Гилязов

равно не вырваться. Куда податься? Как быть? В какое кипящее варево окунуть мятежную душу?.. Молодость голодна до поисков и открытий, никакие глубины её не смущают, и даже проплывающая над головой клочковатая туча в молодости мерещится средоточием тайных смыслов.

Татарские аксакалы говорят: «Аптыраган-йөдәгән, артын мичкә терәгән». Смысл этой пословицы в том, что вопрошающий, озабоченный и озадаченный, задавая вопросы, попал в ещё более затруднительную ситуацию. Я вновь возвращаюсь в Казань. Из университета отчислен, не видя смысла в восстановлении на учёбу, я не стал снова поступать, проводил дни, плывя по течению. С Маулёй Султаном и Рифгатом Амином делим одну краюшку хлеба на троих. С Маулёй мы превратились в закадычных друзей!.. Он меня с полуслова понимает, я – его. Мы, как нам кажется, понимаем жизнь, смело и открыто критикуем её. Но как в ней что-то изменить, никто из нас не знает.

Осень сорок шестого!.. Мне восемнадцать. Земной путь всех людей озаряется невидимыми лучами, исходящими из просветлённых лбов. А из моего лба в ту пору, похоже, только мрак изливался. Иначе чем объяснить, что я в один из дней, абсолютно не задумываясь о последствиях, без какой-либо цели сажусь в пароход Казань – Астрахань и плыву вниз по Волге? В те годы меня не мысли вели, а поток неуправляемых страстей. Сейчас осознаю, что решился я на это путешествие ввиду отсутствия определённых жизненных целей, не зная, куда себя деть.

В сорок первом земля содрогнулась, а волны проклятой поры в сорок шестом всё ещё не угомонились, перехлёстывали через берега. Ещё не все разбросанные войной люди вернулись домой, а подобные мне – не знающие, куда приткнуть беспокойную голову, – кишели во всех уголках России. Голод, нищета, запустение… Без единой мысли в голове ступил я на астраханскую землю. Туда сунулся, сюда постучался, ночевал под перевёрнутыми ветхими лодками, завернувшись в обрывок паруса. У милиции глаз зоркий: каждый вечер отлавливают «студента университета» и заставляют писать объяснительную. Пользуясь тем, что в моих руках перо, веду дневник… Эта тетрадь потерялась. Где она, в чьих руках оказались мои заметки о безрадостном путешествии?! Моя одержимая душа и здесь не смогла обрести покой и опору. Ничего более или менее радостного для моего взора в тех краях не встретилось. Я покидаю город и, бороздя на лодке многочисленные волжские рукава и придатки, отплываю всё южнее и южнее – в ещё большую неизвестность. Там, ближе к морю, есть рыболовецкий совхоз имени Кирова. Я обманываю местных, кто проявил ко мне интерес, мол, в Комузяке у меня есть родственники, и мне верят. О времена, непонятные и непонятые, перевёрнутый с ног на голову мир! Но самого себя-то мне не обмануть, своего состояния не объяснить. Бродяги немногословны, каждого ведёт вперёд нужда, и хотя судьбы у них схожие, но личностными качествами, глубиной познаний они сильно отличаются. Кто скажет обо мне, что я нормальный: вместо того чтобы учиться, получать знания, питаюсь морским воздухом?! Сейчас я чётко понимаю: моё кажущееся бесцельным путешествие в непонятном направлении – это своеобразный протест моей чистой души, моего беспокойного сердца! Разве не из желания лучше узнать жизнь других людей, понять происходящее отправился я куда глаза глядят?! Как живёт народ за пределами республики, в каком состоянии неизвестные мне города, творятся ли и там, за горизонтом, беззаконие, обман, грабежи и издевательства?.. В молодости всегда кажется, что за горизонтом райские кущи, молочные реки да кисельные берега! Пока мы молоды, нам во многом непонятны порывы души. Следуя внутреннему голосу, мы вершим всевозможные дела и однажды, обернувшись назад, сокрушённо качаем головой: «Как же так произошло? Почему? Зачем я это сделал?» – запоздало пытаемся мы понять самих себя.

Попытка высвободиться из тисков несправедливости и беззакония, творящихся в Поволжье, подобно тому, как пыталось вытащить руку, зажатую в расщелине бревна, лесное чудище Шурале, вот что такое моё бесцельное, на первый взгляд, путешествие!..

До Комузяка я так и не добрался, осень вступила в свои права, подули холодные ветры, зарядили ледяные дожди, пришлось вернуться в Астрахань. На пароходе безбилетником, прячась от начальственных глаз, я доплыл до Камского Устья. Оттуда до Чистополя. Палуба последнего парохода, следующего из Чистополя в Набережные Челны, укрыта толстым слоем снега. А на мне летняя одежда, в карманах ни копейки, ботинки и шерстяные носки давно обменяны на еду… Максимально спустив брючины, подвязываю их толстой верёвкой под подошвами и бегом по снегу!.. От Челнов до Заинска. На своих двоих!.. Добравшись до Бурды, понимаю, что дальше идти не смогу. Постучавшись к родным, милосердным кряшенам, отправляю весточку в Багряж: пусть приедут и заберут меня!.. Через пару-тройку дней слышу за окном крики братишки Алмаза: «Эй, у вас, что ли, мальчик остановился?»…

После бесплодных поисков счастья, утешения для души на стороне, обессиленный, человек возвращается в родной дом…

10

Человеческая мысль не знает границ. На свой страх и риск она исследует и изучает даже собственные заблуждения.

Виктор Гюго

Вот так, нежданно-негаданно, начал я работать в районной комсомольской организации. А предшествовало этому вот что…

После астраханского «путешествия» укрылся я под родительским крылом. Тепло, но стыдно!.. Вошли в зиму. Мы живём в перекошенном, тесном, приземистом, вечно сыром доме неподалёку от школы. Спасибо родителям, не бушевали, не ругали меня за то, что бросил учёбу и отправился за тридевять земель лаптем щи хлебать. Во всяком случае в лицо мне обвинений не предъявляли. Я им всей правды, конечно же, не рассказывал. А что можно рассказать родителям, если сам этой правды до конца не понимаешь? Сейчас, став отцом троих мальчиков, я много думаю о том «путешествии», нанизывая воспоминания на нить судьбы. А если бы один из моих сыновей решился повторить мой поступок? Я – вспыльчивый человек – как отреагировал бы на такое?! Несдержанный, я Земной шар перевернул бы, наверное. Разнёс бы всё в пух и прах, ей-богу!.. Значит, во время смены поколений свидетелям сыновних бунтов надо проявлять максимальную тактичность и понимание! Мои родители, оказывается, такими и были, милосердными, душевными, умеющими прощать. Они, видя моё раннее, с третьего-четвёртого класса, пристрастие к литературе, мою одержимость прозой и поэзией, не стали «переделывать» меня, молча терпели и выжидали, когда я образумлюсь. Осенью-зимой сорок шестого, весной-летом сорок седьмого годов я непрерывно, даже с каким-то остервенением сочинял стихи. Поэзия – дело молодых безумцев. Слава богу, та тетрадь цела. В этих стихах не полностью раскрыты причины и перипетии моего путешествия в Астрахань, но поджидавшие меня на Каспийском побережье