Записки, или Исторические воспоминания о Наполеоне - Лора Жюно

В тот вечер госпожа Шеврез была в белом платье на белом атласном чехле. Большой гребень с одним рядом крупных жемчужин поддерживал ее волосы. В ушах ее и на шее также был прелестный жемчуг, но ни одного бриллианта. В таком изящном наряде она казалась очень хороша.

— Но почему она вся в белом? — спросила я у господина Нарбонна.

— Она дала обещание носить только белое, — отвечал он с бесподобно важным видом.

— Она дала обещание носить только белое?! Она, госпожа Шеврез?! Но в ее лета это просто смешно.

— Я не собираюсь спорить с вами, и давно сам сказал ей то же самое.

— Но для чего же все это?

— Чтобы родить ребенка… По той же причине она не ездит в театр.

Я вспомнила, что в самом деле уже давно не видела ее больше ни в Опере, ни в Комеди Франсез. Этот милый обет был причиной того, что однажды она отказалась ехать в Оперу с императрицей.

Госпожа Шеврез была вежлива со мной, но не так приветлива, как госпожа Люинь. Последняя оделась в тот вечер самым смешным образом. В небольшом высоком чепце, какой всегда носила, она казалась старше годами десятью, хотя в то время еще вполне могла кокетничать.

Госпожа Люинь сказала мне:

— Вы увидите здесь, сударыня, много немолодых лиц, которые станут рассказывать, что качали вашу колыбель.

Нарбонн привел меня в комнату, где все играли в карты; она располагалась так далеко от танцевальных гостиных, что музыка не смущала игроков. Едва вошли мы туда, как госпожа Люинь поспешила сесть за один из карточных столов и всю ночь уже не вставала. Всем известна ее бешеная страсть к игре; но меньше знают, что она играла по маленькой и никогда не увлекалась, назначая сама себе сумму проигрыша. А проиграть она предполагала обыкновенно очень немного.

— Посмотрите хорошенько, — сказал граф Нарбонн, — на эту женщину, которая сидит подле господина Сент-Фуа и говорит с ним теперь мужским голосом.

— Что мне за дело до нее? — отвечала я смеясь. — Это самая комическая фигура, какая только есть здесь, и самая безобразная.

Он указывал мне на женщину, старую, одетую самым странным образом. Она была в серо-коричневом платье из тафты; волосы подняты и накрыты небольшим чепцом. Лицо ее, обрамленное таким убором, было безобразно, но глаза показались мне удивительно красивыми. Эта женщина сидела за столом, где играли в двадцать одно, и, по-видимому, участвовала в игре с каким-то азартом. Чем больше глядела я на нее, тем более странною она мне казалась.

— Господи! Какая смешная фигура! — сказала я господину Нарбонну. — Не могу выразить, какое впечатление она производит на меня. Добра ли эта женщина?

— Зла, как пятьсот чертей, но и умна, как все они вместе.

— Это видно. Но скажите же мне, кто она?

— Угадайте. Эту женщину любили, обожали, потому что она была очаровательна.

— Я самая неуклюжая отгадчица таких загадок, и если вы готовы назвать ее, то назовите скорее.

— Извольте. Это госпожа Бальби.

— Не может быть!

— Да, это точно так.

— Но она ужасна!

— Совсем нет. Поглядите на нее теперь, когда мы стоим против нее.

Я поглядела на прежнюю приятельницу графа Прованского и увидела сначала лицо — не просто безобразное, но отталкивающее. В это мгновение взгляд ее встретился с взглядом Нарбонна, и она улыбнулась. Улыбка осветила лучом ума все ее черты и вдруг украсила ее. Но, увидев, что граф держит под руку меня, и зная наперед, что я должна была приехать к госпоже Люинь, она оглядела меня с головы до ног так насмешливо и бесстыдно, что показалась мне еще безобразнее, чем сначала.

— Уйдемте отсюда, — сказала я графу Нарбонну. — Эта женщина наводит на меня страх.

— Не только на вас, — сказал он, — но и на многих других, более опытных, чем вы. Но если б вы знали, насколько она умна! И как забавна! А как бесстыдна! Вообразите, в Лондоне в одном обществе, которое посещала госпожа Бальби всего чаще, она встречалась с одною молодой женщиной, прелестной, но глупой, как овца. Госпожа Бальби не любит глупых, и я нахожу, что в этом случае она совершенно права. К счастью для той дуры, не все были согласны с госпожою Бальби, потому что всякий имеет право на жизнь. Один из моих приятелей, тоже человек не очень далекий, сблизился как-то с этой молодой женщиной и не нашел ничего лучшего, чем сказать ей, что госпожа Бальби везде ославила ее как дуру, и прибавил, что это не очень хорошо. «Это ужасно! — вскричала молодая женщина. — Тем более что я никогда не говорила о ней так. Что же мне теперь делать?» Может случиться всякое, когда две такие головы вздумают советоваться, что делать с госпожою Бальби. Так вскоре и оказалось. Эта молодая красавица через два дня после того нанесла визит принцу Уэльскому в одно время с госпожою Бальби. И вот, обращаясь с одного конца стола на другой, она говорит самым трогательным голосом: «Госпожа Бальби! Чем я вас обидела? За что вы меня преследуете?» Та глядит на нее с изумленным видом; все молчат. «Да, — продолжает красавица, — вы везде говорите, что я дура». «Милостивая государыня! — отвечает ей госпожа Бальби. — Я слышала, что все говорят так, но сама я не говорила этого никогда».

— Да, теперь я имею понятие о госпоже Бальби, — сказала я. — Но скажите, ведь граф Прованский очень любил ее?

— Он не любит никого. Это сердце самое сухое и ум самый скучный, какой только я знаю…

Глава XXXIII. Поход в Португалию и генерал Кларк

Отъезд Жюно был наконец назначен. Император дал ему тайные наставления, чрезвычайно пространные, и 28 августа 1807 года Жюно отправился в Бордо. Там должен был он найти новые приказания.

Теперь я буду идти вперед не иначе, как опираясь на точные сведения, и говорить, основываясь только на документах, взятых из бумаг Жюно и главных лиц, бывших при нем. Жюно оставил множество замечаний об этой чрезвычайно важной эпохе нашей истории, и я буду рассказывать только по его словам и свидетельствам.

Прежде чем вступлю я на этот путь, довольно затруднительный для женщины, необходимо объясниться, чтобы после уже не останавливаться для пояснения действий человека, который не только был врагом Жюно и всячески старался вредить ему, но и был таков со всеми, кто имел несчастье