Сиреневая драма, или Комната смеха - Евгений Юрьевич Угрюмов

Парке Культуры и Отдыха было воскресенье – стояли в очереди за билетами;

внучка тоже купила билет – кассир заметался, увидев её, но это никак не

подействовало на Лизу, и она только улыбнулась, как лилия.

На входе стояла афиша.

КОМНАТА СМЕХА

(к о в а р н ы е з е р к а л а)

изготовлены по спецзаказу

совместная фирма

«П Е Р С А Ф И Н А»

Рассаживались по местам…

Театр уж полон; ложи блещут;

Партер и кресла – всё кипит;

В райке нетерпеливо плещут,

И, взвившись, занавес шумит.

…да, и занавес, на котором крупной вязью тоже быловышито «Комната

смеха», взвился, и публика тут же захохотала, заплескалась… «ой, не могу! Ой,

умора какая! Ой, смотри, «смотрикакие клоуны», – как сказано! Гыыыы…

Кто-то вышел из зала, сообразив, наверное, сразу, что не туда попал… (хотел

на «за здравие», а попал на «за упокой» или, наоборот). Лиза тоже хотела

выйти, но вдруг там, на сцене, увидела себя…

Она была, будто Алиса из «Приключения Алисы», которая выпила

полфлакончика и съела пирожок, и стала высотой до потолка. И Лизина голова

(той, которая на сцене) торчала из вытянувшегося в высоту тела под самыми

падугами; внизу же, действительно – мыши хоронили кого-то, двигаясь по кругу

по сцене в похоронной процессии вокруг ног внучки, и пели, при этом, «За

упокой»…

…злонамеренные, мямлили так (может специально), чтоб Алиса, чтоб

Лиза не могла ничего расслышать, мямлили и явно притворно рыдали, и

строили рожи, будто они хоронили Кота, и показывали из-подтишка пальцами

вверх, туда, туда вверх, где у Лизы было лицо. Публика ухахатывалась.

Лиза (которая на сцене) пыталась согнуться, рассмотреть или хотя бы

расслышать кого хоронят, ей это было до слёз важно, потому что казалось, в

этом она сможет найти ответы на понятное и простое. Пробовала и так, и так -

ничего не получалось… то упиралась головой в софиты, то руки оказывались

где-то за кулисами. Она переступала ногами, пытаясь как-то приспособиться,

79

но только давила при этом мышей, которые тут же, с жалобным писком,

испускали дух, и которых тут же сгребал в совок трудолюбивый гном, и

которые оказывались совсем не мышами уже, а раздавленными венчиками с

пятью загибами, и которых он (гном) стряхивал в гроб. Публика от этого

заходилась в смехе. Гыыыы…

Лиза (та, которая в зале) оглянулась вокруг. Посетители взорвались новым

Гыыыы… оттого, что Лиза (та, которая на сцене) тоже оглянулась (ну и личико

у неё было) и присела на корточки, и стала похожа… ах! на кого она стала

похожа? Она стала похожа на того, от кого в испуге разбежались в разные

стороны мыши, утащив за собой гроб и, вместе с ним, служителя парка с

совком. Гыыыы…

Не смеялся только Мом. (Такой он былзанудный человек, такое он было

занудное божество – когда все смеялись – он не смеялся). Обеим Лизам тоже

было не до смеха. Обе были в ужасе. Лиза, в зале, была в ужасе оттого, что Лиза

на сцене казалась такой уродиной, и что все смеялись над ней, а Лиза на сцене –

оттого, что Лиза в зале была в ужасе от того, что Лиза на сцене была уродина.

Ужас, как вы знаете, искривляет и растягивает лицо, и призван вызывать

сострадание ужаснувшемуся, но вызывал у зрителей неудержимый смех.

Осветитель убавил свет, может у него, всё же, возникло сострадание, но

оказалось ещё хуже. Теперь Алиса (да – пусть будет Лиза, та которая на сцене –

Алиса, а Лиза, которая в зале – Лиза… так меньше букв писать), теперь Алиса,

пробираясь в темноте, натыкалась постоянно на какие-то шкафы, буфеты, углы,

на клумбы с шизонепетками и всякими терниями, и куриной слепотой, на часы

с лунным и солнечным календарём, на аполлонов с клитиями и посейдонов с

амфитритами. Радист с удовольствием озвучивал фонограммой: то «Хрясь, то

«Хряп»; в зале от смеха уже рыдали. Алиса совсем заблудилась в кулисах и

задниках и стала аукать, и взывать о помощи. Представили вы себе как у неё

вытягиваютсяв трубочку и в целую трубу губы (А-у-у, А-у-у), как таращатся

глаза, пытаясь увидеть, как вытягивается и сокращаетсяснова, согласно кликам

«А-у-у… А-у-у», её тело, как… да что там говорить… все смеялись и

радовались, и радости не было конца (не было, да был).

Смеялось даже Время, господин Время, и говорило Мому:

– А что же ты не смеёшься? Неужели не смешно?

– Смешно, – говорил Мом, – но, сколько же можно над одним и тем же

смеяться? – и господин Время снова подозревало, что зловредный «приложил к

этому руку».

Между тем, искривлённая и несимметричная, усечённая, вывернутая… да

что там говорить – искажённая во всех своих физических и моральных

признаках и свойствах Алиса добралась, ах! гроб уже закопали, и мыши, будто

какие-то кортасаровские хронопы, или фамы, или надейки, танцевали на

могилке стояк и коровяк. Алиса засунула пальцы в рот и свистнула что было

сил, но свиста не произошло – свистнула ещё раз, но свиста не было…

свистнула, что было сил, и радист, наконец, дал фонограмму. Зал вёл себя, уже

80

нипадецки. Мыши разбежались, а Алиса распростёрлась над свеженасыпанной

могилкой.

Вдруг, земля на могиле стала подниматься, подниматься, в одном месте

образовался бугорок, будто крот там рыл свой ход и вот, на самой вершинке

бугорка образовалась дырочка, как круглая норка, и из неё выскочил и пустился

наутёк маленький господин в фиолетовом берете с веткой сирени в руке. Алиса

протянула руку, которая вытянулась аж до противоположной кулисы и поймала

маленького господина. Теперь он прыгал и скакал у неё на ладошке и танцевал,

как показалось Лизе в зале, тоже коровяк, только высоко задирая ножки и

срывая с ветки и глотая венчики с пятью загибами. Лиза, та, которая Алиса,

плакала и страданиям её не было границ, как не было границ веселью в зале. Не

было, да были, потому что веселящихся и добравшихся в веселье «до опушки

бреда», появившиеся служители парка – монтировщики и машинисты сцены -

начали складывать на тележки и вывозить из зала. Другие монтировщики стали

разбирать сцену, снимать крышу, размонтировать, складывать планшетами и

увозить стены. Увезли и Алису, вместе с танцующим господином на ладошке, и

богов, и гудошников. Хотели увезти и Мома, но Мом оказался не куклой, и Лиза

подумала, что он, наверное, представитель совместной