Халхин-Гол/Номонхан 1939 - Стюарт Голдмен

Для Красной Армии бой у Чжангуфэна, или, как он называется в советских источниках, бой у озера Хасан, был не только первой проверкой против сильного противника, но также и важным показателем того, как отразились на армии репрессии. Хотя генерал Штерн и солдаты ОКДВА проявили себя не блестяще, они все же действовали достойно в трудных условиях. Американский военный атташе в Москве сделал вывод, что "все негативные эффекты, которые могли вызвать репрессии в Красной Армии, теперь преодолены... последние события у озера Хасан показали, что личный состав Красной Армии не только политически надежен, но и способен на проявления необычайной доблести, а ее вооружение вполне адекватно и надежно".

Американский военный атташе в Китае полковник (позже генерал) Джозеф Стилуэлл пришел к подобным выводам, которые выразил более кратко: "Русские солдаты проявили себя хорошо, и тем, кто считает, что Красная Армия насквозь прогнила, лучше пересмотреть свои взгляды". Однако год спустя, накануне начала Второй Мировой Войны, многие так и не пересмотрели эти взгляды. Большинство британских, французских, германских и японских военных деятелей упорно цеплялись за идею, что Красная Армия была "бумажным тигром".

Советское политическое руководство, казалось, было довольно действиями армии. Штерн получил в командование Забайкальский военный округ - старый пост Блюхера, а в 1940 был повышен в звании до генерал-полковника. "Героям озера Хасан" щедро раздавались медали и награждения. Во время празднования годовщины Октябрьской Революции 7 ноября 1938 маршал Ворошилов произнес особенно воинственную речь. Говоря о недавних боях у озера Хасан, он заявил, что если враг еще раз нарушит границу, Красная Армия не ограничится тем, что отразит вторжение, но "сокрушит врага на его территории".

В Токио эти события воспринимали по-другому. Разногласия внутри армии и между армией и правительством относительно того, как рассматривать Чжангуфэнский инцидент, стали причиной разных его оценок. Многие военные и политические деятели считали, что престижу Императорской Армии был нанесен серьезный ущерб. Особенно такие взгляды господствовали в Квантунской Армии, командование которой чувствовало себя вдвойне уязвленным из-за того, что фактически это было поражение на территории Маньчжоу-го, защищать которую было обязанностью Квантунской Армии.

Однако, полковник Инада отрицал, что это было поражение, заявляя, что это "разведка боем", и она была выполнена точно по его плану и завершилась успешным возвращением на исходные позиции. И эта разведка успешно выявила намерения СССР относительно Японии и войны в Китае: Советский Союз намерен решительно защищать свои границы, но не собирается начать полномасштабное вторжение в Маньчжурию. Следовательно, заключил Инада, Япония может начинать Уханьскую операцию, не опасаясь советского "удара в спину".

Многие "активисты" из японского Генштаба не были заинтересованы в "разведывательном" аспекте Чжангуфэнского боя, но поддержали план Инады в основном потому что он предлагал атаковать советские войска, занявшие Чжангуфэн. Поддержка генерал-майора Хасимото была особенно важна, потому что он был начальником Оперативного Управления Генштаба - то есть непосредственным начальником Инады. Это бросает сомнения на точность интерпретации Инады. Даже если предположить, что действия генерала Суэтаки 29-31 июля действительно направлялись по плану "разведки боем", составленному Инадой, остаются другие серьезные вопросы. Редакторы уважаемого издания "Ген Дай Ши" ("Современные исторические документы") серьезно критикуют план Инады, приводя такие аргументы, что у японского Генштаба не было планов на случай массированного вторжения советских войск в Маньчжурию как результат этой "разведки боем". Подготовка к Уханьской операции началась в июне, заявляют они, и во время боев у Чжангуфэна Уханьская операция уже фактически началась. Ведущие авторитеты в области японской военной истории заявляют: "Но что если Советский Союз избрал бы этот момент для решительного вмешательства в японо-китайскую войну? Можно предположить, что Япония не смогла бы избежать опасности потери и Маньчжурии и Кореи, даже если бы японские войска прекратили Уханьскую операцию и были переброшены на север. В этом отношении можно сказать, что Япония играла с огнем".

И все же японские военные лидеры не хотели признавать, что "обожглись" у Чжангуфэна. Японский Генштаб, введенный в заблуждение ограниченными масштабами боя, заявил о нескольких "выученных уроках". Продемонстрированное превосходство (и количественное и качественное) советского оружия (артиллерия, танки, самолеты) было почти полностью проигнорировано. Невысокое мнение японских военных об эффективности Красной Армии так и не было пересмотрено. В конце концов, 19-я дивизия удержала свои позиции против имевших 3-4 кратное превосходство советских войск, не так ли? Кроме того, действия Суэтаки стали очередным примером того, как за самовольно развязанный конфликт, даже вопреки императорскому приказу, никто так и не был наказан. Это отсутствие разумного уважения к Красной Армии и к "ограничивающим" приказам из Токио было особенно сильно в Квантунской Армии, и год спустя это ей дорого обошлось.

В Кремле, очевидно, выучили важные уроки Чжангуфэна. Японская армия вела себя не так, как ожидали советские политики. Несмотря на все большую вовлеченность в войну с Китаем, японская армия не побоялась бросить вызов Красной Армии у Чжангуфэна. Если бы не вмешательство императора, инцидент мог бы перерасти в нечто куда большее. Это было тревожным напоминанием Сталину о том, что японская угроза на восточном фланге, казалось бы, нейтрализованная войной в Китае, все еще существовала. Что если сторонники войны с СССР в Токио и в японской армии одержат верх, и поднимут ставки, задействуя в новом конфликте большие силы сухопутных войск и авиации, и расширяя географическую зону конфликта? В виду политической ситуации в СССР и кризиса вокруг Чехословакии, в котором западные демократии не продемонстрировали намерений сопротивляться германской экспансии на восток, Москва, возможно, была бы вынуждена прибегнуть к дипломатическому урегулированию, чем рисковать полномасштабной войной с Японией. Так что можно сказать, что не только Япония "играла с огнем" у Чжангуфэна.

В конце концов, на этот раз в Токио решили проявить сдержанность, и японцы отступили. Но Корейская Армия - не Квантунская Армия, и неожиданно упорное сопротивление войск Чан Кайши не сможет связывать главные силы японской армии бесконечно. Кроме того, за советской тактической победой у Чжангуфэна через несколько недель последовало стратегическое поражение в Мюнхене, приблизившее германские войска к советским границам. Призрак одновременного германо-японского нападения, несомненно, тревожил охваченный паранойей разум Сталина, хотя, как кажется, по крайней мере, Сталин был удовлетворен тем, как завершился конфликт на озере Хасан.

11 августа, в день, когда было заключено соглашение о прекращении огня, премьер Коноэ в разговоре с бароном Харадой упомянул об инциденте: "Пока тучи разошлись, но теперь мы должны быть более осторожны". Но в штабе Квантунской Армии сделали совершенно другие выводы. Вскоре после прекращения огня Квантунская Армия стала настаивать, чтобы маньчжурский выступ и высота Чжангуфэн (уже занятая