Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Время перемен». Часть 2 - Альманах Российский колокол

Под взглядами отделения одним точным движением черпака он должен отделить одну десятую так, чтобы себе, последнему, досталось чуть-чуть больше остальных. Это по-честному. Обсчитался – обделил себя. Главная солдатская еда – каша. Ячневая – кирза, овсяная – бронебойка. Редкая на столе пшенная любовно и ласково называется блондинкой. По выходным и праздничным дням солдат балуют гречневой размазней. Быстро работают ложки, через пятнадцать минут команда: «Взвод, встать, выходи строиться!» Наскоро допивается тепловатый жидкий чай, остатки хлеба запихиваются в карманы.

Сегодня понедельник, день ненавистных политзанятий. Взводный, тонконогий и кривоногий, как таракан, лейтенант Маркелов, читает лекцию «СССР – оплот мира во всем мире». Под мерный голос лейтенанта слипаются глаза, клюют носы. Герка толкает в бок Сашку Махибороду:

– Сашка, не спи.

Не меняя интонации и не повышая голоса, взводный оглядывает класс:

– Только благодаря нашей боевой мощи сохраняется мир на всем земном шаре. Кто спит… встать!!!

Вскакивают трое.

– Так… На политзанятиях спят Круглов, Гребенкин, Луночкин.

В дверь просовывается голова дневального:

– Вернера – к командиру роты!

Перед дверью ротного Герка приводит себя в порядок: одернуть и туго натянуть гимнастерку, поправить пряжку ремня, пилоткой смахнуть пылинки с носков сапог, ребро ладони приставить к носу, проверить, чтобы звездочка пилотки была точно посредине, а сама пилотка – лихо на правый бок. Теперь шагнуть в кабинет, щелкнуть каблуками, четко поднести ладонь к виску и заорать:

– Товарищ капитан, рядовой Вернер по вашему приказанию явился!

Быстро вытянуться, руки по швам, выпятить грудь, пожирая глазами начальство. Капитан морщится, машет рукой:

– Вольно, вольно, не ори. – Он прохаживается, руки за спину. – Ты… это… в институте учишься, так?

– Так точно, товарищ капитан!

– Да ладно, вольно, не кричи так. – Капитан еще прохаживается, наконец решается: – Тут, понимаешь, такое дело, помочь мне по математике нужно.

Берёзко – из белорусской деревни. Прошел войну, от рядового дослужился до младшего лейтенанта, прошел краткие командирские курсы, закончил войну старлеем, командиром роты, и был направлен сюда, в танковое училище. В войну все было просто и понятно, он делал свое привычное дело, а вот теперь, когда война закончилась… приходят молодые хлыщи-лейтенантики, еще молоко на губах, только из училища, и Берёзко ощущает свою заскорузлую малограмотность, его белорусские «бруки», «вперод» то и дело прорываются в речи, и эти лейтенантики плохо скрывают свои ухмылки. За добросовестную службу произвели Берёзко в капитаны, а дальше… ему скоро сорок, семья. Не станет майором – попросят в отставку, а что он будет делать на гражданке?.. А в майоры – только через высшие командирские курсы. Берёзко трусит начальства, и когда в роту приходит комбат подполковник Метелица, он теряется, суетливо шаркает подошвами (Стёпка тихонько: «Рядовой Махиборода, отнесешь сапоги капитана в починку»).

Герка с капитаном сидят за столом. В капитанскую голову никак не вмещается, что а плюс бэ умножить на а минус бэ получится а квадрат плюс бэ квадрат, и вообще, эти буквы, зачем они? Герка терпеливо объясняет, потом начинает терять терпение, повышать голос, капитан его осаживает: «Но-но, не забывайся!» – и они снова бредут по алгебраическим дебрям. Наконец звонок, конец занятия, капитан облегченно вздыхает: «Ладно, иди». Герка задерживается:

– Товарищ капитан, разрешите обратиться?

– Что у тебя там?

– Товарищ капитан, разрешите продолжить учебу в институте.

– Это как же так?

– Я же заочно. Разрешите не в ущерб службе заниматься.

– Ну, если не в ущерб… Ладно, разрешаю.

В коридоре Герку обступают:

– Что к тебе ротный пристал?

– Да по математике с ним занимался.

– Ну и как ротный?

– А, тупой, как сибирский валенок, – к восторгу солдат небрежно бросает Герка.

В боксах мирно спят гиганты – добрые зеленые динозавры – танки. Принюхиваются длинными хоботами пушек, поглядывают, посверкивая глазка́ми прицелов, ждут своих повелителей. Он приходит, маленький, в черном комбинезоне, одним ловким движением акробата, извернувшись, ногами вперед ввинчивается в люк, и зеленое чудовище оживает. Радостно взревев, шлепая лапами гусеничных траков, выползает из своего логова, повернувшись на месте на одной лапе, стальная громада ускоряется, спешит вырваться на простор, все быстрее, быстрее. Рев пятисотсильного зверя достигает апогея. А его повелитель, упершись колбасками шлемофона в броню, ухватившись за рычаги, смотрит в узкую щель перископа-триплекса. Гремят, стреляют торсионы катков, человек и машина сливаются в единое целое, и сорокатонный стальной вихрь, покорный воле маленького человека, мчится, сметая все препятствия, перелетает через канавы, взлетает на пригорки, и нет на свете силы, и нет на свете преграды, что могла бы остановить эту мощь.

Хозяева этих машин, их повелители и слуги – солдаты танкового батальона, механики-водители, наводчики орудий, заряжающие. Они любовно моют и чистят танки, солидольными шприцами набивают подшипники, смазывают все шарниры и суставы, щелочным раствором промывают стволы орудий после стрельб, а потом до зеркального блеска натирают их. А еще подметают территорию, булыжниками мостят танковые дороги, из глиняных саманов строят танковые боксы, а во время перекуров в курилках смолят газетные самокрутки с суровой солдатской махрой. Добродушные динозавры позволяют этому муравьиному люду залезать в свое нутро и там колдовать с ключами и отвертками, заполнять баки маслом и соляркой. Завтра – выезд. Завтра утром придет сюда на очередное занятие взвод курсантов – будущих офицеров. Майор с планшеткой на боку выстроит их перед стоящими по линейке танками и будет что-то долго объяснять, размахивая руками. Потом он крикнет: «По машинам!» – и курсанты, как стайка вспугнутых воробьев, разлетятся по экипажам, включится радио головной машины: «Раз-раз-раз, я сокол один, я сокол один, доложите готовность, доложите готовность, я сокол один, прием», и сразу эфир заполнится ответами: «Я сокол два, я сокол два, к выезду готов, я сокол два, прием», «Я сокол три»… И танки, строясь в змеящуюся колонну, потянутся к выездным воротам.

К курсантишкам солдаты относятся с оттенком сдержанного, снисходительного и уважительного презрения. Они, белая кость, без пяти минут офицеры, не умеют водить танки, боятся грязи, на обед получают белый хлеб и компот и курят не махорку, а сигареты «Прима». Зато сегодня можно неловкого курсанта обложить матом: мол, я сегодня главный в танке, знай свое место!

Длинный день клонится к вечеру, наступает блаженное личное солдатское время. Офицеры давно уехали домой, сержанты, устав глотничать, заперлись в старшинской каптерке. Солдаты стирают портянки и подворотнички, чистят пуговицы и сапоги, стучат костяшками домино «на вылет». Графов, вздыхая, пишет письмо жене в деревню. Герка тоже тужится над письмом домой. Писать совсем нечего, дни похожи один на другой, и он отделывается дежурным: «Все хорошо, здоровье в порядке, только замучили чирьи, вскакивают то на шее, то под