Общие вопросы этнографии русского народа. Традиция. Этнос. Религия - Олег Викторович Кириченко

Карнавальная амбивалентность также оказалась задействованной в протестантской культуре. Акцент народности здесь был смещен с собственно народной традиции на абстрактную народность[1680], которая наполнялась реальным содержанием в связи с модным увлечением теми образцами народной культуры, которые оказывались симпатичными в данное время. Так, в протестантскую культуру пришло понимание экспортируемой народности. В современной идеологии толерантности эта идея получила название «культурное разнообразие». Англоамериканцы с самозабвением окунулись в народную культуру афроамериканцев, в 1960‐е годы — в индийскую народную культуру и в карнавальную культуру латиноамериканцев. Принцип погашения зла в амбивалентности являлся в каждом случае оправданием подобной «всеядности».

В лице католической и протестантской цивилизации (не теории только, но и практики) Запад дал две доктрины оправдания зла. 1) У католиков оправдание существования зла в церкви, отступившей от православных догматов, привело, на практике, к оправданию зла в мире. Морально‐правовой характер оправдания зла позволяет говорить здесь не только об определенном типе человека, оправдывающего зло, но и общественной системе оправдания. Она носила морально‐правовой характер, иными словами, поддерживалась нормами обычного права — неофициальным, а поддерживаемым только общественным мнением комплексом законов. Поэтому назовем эту систему обычно‐правовой системой оправдания зла. 2) Протестантская мысль и практика сосредоточивались на оправдании зла в человеке, в его мировоззрении. Моральный характер оправдания зла позволяет говорить о человеке как носителе моральной системы оправдания. Человек и система были сосредоточены на субъекте — на человеке. Современный термин толерантность (терпимость) — общественную и личностную терпимость к злу — мы рассматриваем как идейное порождение западной — католико‐протестантской мысли и цивилизации. И все же толерантность, как особое явление, появилась не прежде, чем был сброшен балласт моральной терпимости к злу.

XX век принес одно существенное новшество в области теории и практики терпимости (толерантности): началось ее оформление в идеологию, как это было со «свободой», «равенством» и «братством» в XVIII столетии. Суть идеологии толерантизма состояла в сознательном переводе терпимости ко злу в правовую форму, в результате чего произошло юридическое (государственное) узаконивание зла. Например, в фашистской Германии государством открыто провозглашались самые радикальные расистские идеи (как часть фашистской идеологии), и пока Германия не развязала Вторую мировую войну, в Европе к этому относились терпимо. Антирелигиозное право (а не безрелигиозное, как на Западе), каким оно заявило себя в коммунистическом СССР, позволило создать еще один тип внерелигиозной идеологической личности — личности, терпимой к правовым отклонениям (правовая толерантная личность). В фашистской идеологии Германии, Италии, Португалии, Греции, Испании и других стран фашистского блока озвучивалось не антирелигиозное право личности, а антиморальное (внеморальное) право личности, терпимой к соответствующим правовым отклонениям. И фашизм и коммунизм, воплощаемые в жизнь, были той практикой толерантности, которая давала дорогу теории. К особенностям коммунистической и фашистской «толерантизации» указанных стран мы относим фактор почти полной неожиданности для народов этих стран глубины и радикальности революционных процессов, а также достаточно энергичный и направленный характер их протекания.

Открытый характер тоталитаризма в указанных странах также говорит о чужеродности для них как коммунизма, так и фашизма. Так, Россия была страной с твердой многовековой православной традицией, с Православной Церковью, обладающей огромными пастырскими и харизматическими возможностями, с государством и народом, ориентированными в основном на православие, что и заставляет задуматься об искусственности данной «прививки». Чем иначе объяснить фанатичную нетерпимость русской части революционеров к собственной традиции, к коренной религиозной и этнической идентичности, если не внезапно занесенной страшной болезнью? Также весьма необычно вели себя в этой ситуации и культурные Германия, Италия, Испания.

Что касается правовой толерантной личности, тотально терпимой как к нравственному, так и к религиозному злу, то такая личность готова была оправдать любые беззакония, лишь бы они объясняли правоту ее безрелигиозной жизни и поведения. Оправданное зло представлялось государством как высшее добро, существующее не абстрактно, а в виде мифологических образов, для того, чтобы направить гнев людей, сконцентрированных на ложном понимании добра, на уничтожение врагов этого добра. Подобный идеологический тип личности был страшным явлением. Борьба поэтому носила идеальный, бескомпромиссный характер. Правовая толерантная личность могла, не задумываясь, отречься от самых близких и родных — убить и предать их ради «идеи». В идеологическом ослеплении крушили все самое дорогое и сокровенное в своей стране: глумились над Божьими святынями, избавлялись от великой и славной истории России, как от чумы; терзали все совершенное и прекрасное, рукотворное и нерукотворное: календарь, азбуку, язык; засыпали родники, колодцы, уничтожали могилы, кладбища — и нет числа этому коммунистическому беснованию в эти страшные годы.

Идеологизация всегда является процессом целенаправленным, сознательно организуемым заинтересованными политическими силами. Западный опыт «толерантной личности» вообще было легко экспортировать. В России в советское время коммунистическая толерантность утвердилась сразу как практикующая идеология, что и помогло во многом дезориентировать часть общества. На Западе за многие столетия терпимость стала естественным состоянием человека и потому не оформлялась в идеологию. За новую идеологию, утверждающую основы нового строя, всегда приходилось платить революцией. Для десакрализации (дехристианизации) свободы, равенства и братства Запад оказался готовым пойти в свое время на революционные потрясения. Терпимость к моральному злу здесь была не чуждым явлением, но правовой терпимости (как юридического принципа) следовало добиваться только революционными средствами — через кровь, жертвы, насильственный разрыв эпох. Были созданы схемы новых разрушительных идеологий — коммунизм и фашизм, расчищающие путь новой демократии во всем мире, разрушающие режимы, культурные и духовные традиции, а после использования их как оружия превращаемые в модные философские системы, годные на экспорт. Ведь как показала история, бремя революции можно легко перекладывать на чужие плечи, а результаты ее — приватизировать самим. По ряду признаков видно, что первый — самый важный — этап инициирования процесса правового оформления терпимости к моральному злу, как и выбор стран, где должно было это происходить, проходил целенаправленно и подконтрольно. Странами, на которые пал выбор, стали, с одной стороны, Россия, а с другой — государства в Европе, сохраняющие нормы традиционности и ориентированные, в основном, на католическую церковь. Особенностью революционной толерантизации этих стран было порождение идеологии, уже не в форме (западной) католической или протестантской, а в новой светской форме, как общечеловеческий идеал.

Ценою жизни нескольких десятков миллионов замученных людей, страшного разгрома в культуре, церковной жизни, ценою тотального духовного и физического концлагеря в коммунистических и фашистских странах мир получил правовую толерантность. Она означала, что отныне терпимость к злу перестала быть личным — нравственным делом человека, или прерогативой общественного мнения, делом традиции, но стала