Вечный ковер жизни. Семейная хроника - Дмитрий Адамович Олсуфьев

важные, родовые истории. Мысль Олсуфьева-беженца постоянно вертится вокруг вопроса — «как это могло случиться?». Можно сказать, что рисунок олсуфьевского ковра положен здесь на просторный общий фон — на размышления о трагедии России, корни которой он усматривает в отрыве государственной машины от интеллектуальных сил страны (на что наслоилось и многое другое).

Сам автор, сев за воспоминания сразу же после исхода, в 1920 г., решил описать три сферы: 1) индивидуальная жизнь («самая интимная и стыдливая сторона»); 2) идеи и быт («чувствам и мыслям должно отводиться первое место в истории и человечества и отдельного человека»); 3) политика.

Полностью его намерение не осуществилось — третья, политическая сфера, хронологически заявленная с 1904 г. («после Японской войны»), на страницах воспоминаний почти не отражена{2}, однако первые две представлены достаточно полно — пусть хронологически только до конца XIX в.

Нет смысла пересказывать первые этапы биографии автора — это самым подробным образом изложено им самим. Это повествование об «индивидуальной жизни» и об «идеях и быте», с отступлениями и забеганиями вперед — а в какой-то момент Олсуфьев объявляет, что будет писать без плана — заканчивается 1880-ми годами, известной Поливановской гимназией в Москве.

Вкратце, о дальнейшем. В 1885 г. Дмитрий окончил физико-математический факультет Московского университета, затем служил в гвардейской конной артиллерии, выйдя в 1888 г. в отставку в звании подпоручика ради штатской карьеры и службы Геологическом комитете Министерства государственных имуществ. С 1891 г. он — земский начальник в Московском уезде, гласный и мировой судья в Дмитровском уезде, затем с 1893 г. в течении десяти лет — молодой уездный предводитель камышинского дворянства{3}, в 1902–1904 гг. — председатель Саратовской губернской земской управы.

Участник русско-японской войны и глава санитарного поезда в Маньчжурии (уполномоченный Красного Креста), в боях под Мукденом он взят в плен японцам, но вскоре передан России — вместе с санитарами. Тогда же начинается его бурная политическая и общественная деятельность: Дмитрий Адамович один из организаторов «Союза 17 октября» (1905); выборный член Государственного Совета от земского собрания Саратовской губернии (с 1907) и один из основателей и членов «Прогрессивного блока»{4}. С 1906 — член постоянного совета Объединенного дворянства, в 1907 г. получил чин камергера, в 1911 — действительного статского советника. В 1916 г. в составе российской парламентской делегации, под главой А.Д. Протопопова, посетил страны Антанты — Англию, Францию, Италию, а на обратом пути тайно встретился в Стокгольме с торговым представителем Германии, зондируя возможность мира — что получило огласку и отрицательную реакцию в России. На рубеже 1916–1917 гг. выступал — безрезультатно — за введение «твердого и решительного» порядка в терзаемой проблемами России{5}.

Политика у Дмитрия Адамовича увязывалась с его глубокой религиозностью, в целом не свойственной его кругу (об этом — немало размышлений и наблюдений) и в 1917 г. он участвует в Поместном соборе Российской Церкви. Затем Гражданская война, бегство — в январе 1920 г. из Новороссийска — и беженство, маршрут из Сербии во Францию через Австрию, скромная общественная деятельность, преимущественно в церковной сфере{6}, эпизодическая публицистика{7} и бедная старость в Ницце, где так часто бывал юным и богатым барином{8}.

* * *

Рукопись графа Олсуфьева, состоящая из 9 рукописных тетрадей, с титулом «Семейная хроника», была напечатана, как гласит текст, «А. Скоропадской». При этом переписчица замечает, что она не правила текст — оставив эту работу будущему редактору. Мы уверены, что «А. Скоропадская» — это Александра Петровна Скоропадская (1878–1952), рожд. Дурново, жена известного украинского гетмана Павла Петровича. С семьей Скоропадских автор, состоя в родственных связях (бабушка гетмана, графиня Дарья Васильевна Олсуфьева, в замужестве Миклашевская, была тетей мемуариста), был хорошо знаком — известно, что в Киеве он останавливался именно у них, также, как и в роковом 1918 году, при падении «Украинской державы»{9}. Вместе с тем и сам будущий гетман ребенком жил у Олсуфьевых в Москве, когда его мать, Мария Андреевна, урожд. Миклашевская (дочь графини Дарьи Васильевны Миклашевской) овдовела. Думается, что бумаги Олсуфьева после его кончины во Франции поступили к Скоропадским в Германию, и Александра Петровна в память о покойном родственнике решилась на труд по их перепечатке...

Сам мемуарист осознавал, что его материал будет нуждаться в позднейшей обработке и даже подумывал о том, кто бы это мог сделать — к примеру, двоюродный брат Юрий Александрович Олсуфьев, который «может быть, заинтересуется этой работой: у него есть и любовь к моей семье и вообще к роду». Это, конечно, не могло состояться — кузен автора, оставшийся в советской России, подвергался там травле и в конце концов был казнен{10}.

Наш редакторский труд заключался главным образом в структурировании текста, который по существу не был разделен на главы и часто перемежался примечаниями, заметками и прочим. Мы постарались вычленить эти главы, следуя фактуре текста, и иногда дали им новые названия — теперь они в треугольных скобках.

Вместе с тем мы осмелились и дать новое общее название мемуарам, воспользовавшись образом тканного ковра жизни, введенного мемуаристом на первых страницах, так как авторский титул «Семейная хроника», на наш взгляд, — лишь направление воспоминаний (от которого автор часто уклоняется).

Орфография приведена к современной, в квадратных скобках даны уточнения некоторых имен и других реалий, а также перевод французских слов и фраз, которые автор полагал понятными для своего умозрительного читателя (А. Скоропадская вставляла их в машинопись от руки).

Курсив — авторский, который в машинописи дан подчеркиванием. Машинопись содержит вписки А. Скоропадской, в первую очередь, слов на латинице. Почерком двоюродной племянница мемуариста, Марии Васильевны Олсуфьевой-Микаэллис, сделаны краткие пометы, вписки и расшифровка стершихся машинописных строк.

Где находится оригинал рукописи, установить не удалось. Ее автор, кстати, часто выражал сомнения в том, что она вообще уцелеет. Однако фотостатическая ее копия сохранилась у Марии Васильевны Олсуфьевой — публикатор получил ее в середине 1990-х гг. от дочери Марии Васильевны, Елизаветы Пикколомини, увы, уже покойной (публикация — по разным причинам — долго ждала своего времени).

К основному корпусу прибавлены несколько небольших мемуаров, продолжающих олсуфьевскую семейную хронику — той же Марии Васильевны и ее сестры Александры, их матери Ольги Павловны, их племянника Ливио-Джузеппе Боргезе, а также современный очерк камышинского краеведа Леонида Смелова — единственный о Дмитрии Адамовиче, написанный после его кончины.

Публикатор выражает свою благодарность за помощь в разной форме Алексею Борисовичу Арсеньеву, Мариэтте Барро, Петру Николаевичу Базанову, Дарии Боргезе, Герольду Ивановичу Вздорнову, Ивану Ивановичу Грезину,