Не таковский Маяковский! Игры речетворца - Галина Александровна Антипова

энергия созвучий, заставляющая обратить внимание на смысловые соответствия слов. Самые лирические или патетические моменты лишь возбуждают эту энергию, отчего возникают наиболее изысканные приемы. Иногда два слова не просто рифмуются с одним («составная рифма», прежде допустимая только в комических стихах), но еще и разбиваются типографски:

Вознес над суетой столичной одури

строгое —

древних икон —

чело.

На теле твоем – как на смертном о́дре —

сердце

дни

кончило.

«Анафема» [ «Ко всему»]

Иногда рифмы неожиданно становятся неравносложными:

Вошла ты,

резкая, как «нате!»,

муча перчатки замш,

сказала: «Знаете – я выхожу замуж».

«Облако в штанах»

Даже в поздние годы, когда Маяковский стал скупее на яркие рифмы, они возникают в самые ответственные моменты – например, в финале поэмы «Хорошо!»:

Лет до ста расти

нам без старости.

Год от года расти

нашей бодрости.

Славьте, молот и стих,

землю молодости.

Это смущало: читатели и критики, привыкшие, что поэзия выражает чувства поэта, видели здесь, смотря по степени общей неприязни к Маяковскому и футуризму, искусственность, надрыв или кривляние. Но таким способом говорил не поэт, а язык.

Сильнее многих, в том числе многих поэтов, Маяковский ощущал, насколько новое открытие меняет состав словесной реальности. Потому-то он и перерабатывал словесную руду непрерывно. Притом у него была публика, готовая за этой работой следить и записывать любые промежуточные результаты. И новые рифмы, и вообще умение обращаться со словом оттачивались в непрестанных словесных играх.

Маяковский любил играть и жонглировать словами, он подбрасывал их, и буквы и слоги возвращались к нему в самых разнообразных сочетаниях.

Лиля Брик

   Павлиньим хвостом распущу

      фантазию в пестром цикле,

Душу во власть отдам рифм

     неожиданных рою.

«Издевательства» (1916)

Метод его работы заключался в том, что задуманную тему он разрабатывал до точности в голове и строил строки мысленно почти вслух… В кафэ шум, люди, музыка, а Маяковский сидит поверх всего и делает свою работу, иногда цитируя отдельные новые строки.

Василий Каменский

О том, что стихи сочинялись практически всегда, очень подробно и недвусмысленно написано в статье «Как делать стихи». «Работа начинается задолго до получения, до осознания социального заказа, – писал Маяковский. – Предшествующая поэтическая работа ведется непрерывно. Хорошую поэтическую вещь можно сделать к сроку, только имея большой запас предварительных поэтических заготовок». Потом поступает социальный заказ (появляется цель у целесообразности), задается тема, намечается ритм – и снова в голове начинают сталкиваться и ворочаться слова (а не «глупая вобла воображения»).

Творил всегда на память, записывал обычно уже готовое произведение, причем предварительно чрезвычайно тщательно отделывал и отшлифовывал его в уме (например, мог до 50 раз подбирать различные варианты рифмы).

Лиля Брик

Впрочем, тема может быть и не задана – это в последние годы Маяковский уже почти не писал без заказа, если не прямого, то хотя бы социального, а в молодости могло быть просто: «У- лица. Лица у догов годов резче. Через…» – и поди пойми, о чем это. Просто если есть улица, то рядом с ней обязательно должны встать лица. Так играют все – и уж точно все поэты. Отличие Маяковского именно в том, что он это делал всегда, по поводу и без повода, как однажды заметила Лиля Брик.

В Школе живописи можно было видеть, как Маяковский «выколачивает» ритмы своих кованых строк. Забравшись в какой-нибудь отдаленный угол мастерской, Маяковский, сидя на табуретке и обняв обеими руками голову, раскачивается вперед и назад, что-то бормоча себе под нос.

Лев Жегин

Вот он ходит из угла в угол и уже не старые свои строчки читает, а наговаривает в своих, таких особенных интонациях – новые. И уже не голос свой слушает, а смысл и строй стиха.

Софья Шамардина

От непрерывного перемалывания словесного фарша (или, согласимся, руды) можно было бы сойти с ума, если бы в этом не состоял почти весь его ум. «Поэзия была делом его жизни, и он, в сущности, всегда пребывал в состоянии рабочей готовности и внутренней мобилизации», – писал в воспоминаниях Пётр Незнамов. Мобилизация здесь прибавлена для солидности: не то чтобы это было неправдой, но и никем не мобилизованный и не призванный Маяковский занимался бы тем же. Так он жил и не мог иначе.

На каких-то этапах бумага, конечно, тоже требовалась. В записные книжки, которые поэт имел при себе постоянно, заносились пришедшие в голову фразы, потом черновые строфы. Окончательный текст также создавался не без значительных правок на бумаге, но этот промежуточный этап обычно немедленно уничтожался. Только рукопись поэмы «Про это» Лиля упросила подарить ей, почему эта рукопись и сохранилась. А экспромты, записанные за Маяковским знакомыми, – еще одна, устная записная книжка, творившаяся непрерывно.

Несерьезная игра с серьезным лицом

Игры со словом имеют и еще один облик – остроты.

Маяковский имел репутацию очень остроумного человека. Более того, «вне острот его не существовало. Он мог прервать самый серьезный спор и беседу для остроты» (Вадим Шершеневич). Стремясь быть первым всегда и во всем, он стремился к этому и в остроумии.

Маяковский любил острить. Вне острот его не существовало…

Острил он плакатно и подчас грубовато.

Вадим Шершеневич

И в то же время Маяковский не был «остряком», то есть человеком, от которого всегда в первую очередь ждут шуток. В обществе он держал себя Командором, как назвал его Валентин Катаев в книге воспоминаний «Алмазный мой венец». «Никогда не хохотал», по замечанию Лили Брик, был обычно спокоен, даже когда весел, шутил всегда с серьезным лицом и учил этому других (последнее, впрочем, азбука для любого остряка).

Когда гости уходят, Маяковский нравоучительно, «как старший товарищ, неглупый и чуткий», говорил мне:

– Первое дело, если вы придумали что-нибудь смешное, никогда не гогочите, рассказывая. Отхохочитесь всласть дома, а на люди выходите с каменным лицом, не проронив улыбки. И благодарные люди вознаградят вас самым сочным смехом.

Василий Катанян

Остроты давали ему власть одобрять и осуждать, оставлять за собой последнее