100 дней - Михаил Мартынович Табакин

Как только нарком вернулся, он снова собрал руководящих работников Центророзыска. Он рассказал, что тов. Менжинский наряду с другими вопросами поинтересовался и тем, как идет ликвидация банды Каневского. Руководитель советских чекистов был хорошо осведомлен об активизации бандитских групп в Средней Азии и считал быстрейшую ликвидацию их одной из важных задач центрального и местных органов уголовного розыска.　

Наш нарком подробно рассказал тов. Менжинскому о том, что делается в этом отношении Центророзыском, и между прочим рассказал и о совещании. "А почему бы и в самом деле не отправить в Среднюю Азию самого Каневского? — спросил тов. Менжинский. — Ведь он единственный человек, знающий в лицо основных преступников. Ну, а что касается того, что он может сбежать, так это зависит уж не от него, а от нас, от нашей бдительности".　

Отпустив из кабинета присутствующих, нарком предложил мне остаться.　

— С Каневским поедете вы. Подберите себе двух помощников, — сказал он. — Не скрою, задание трудное и ответственное. Выезжайте как можно быстрее, дело не терпит.　

Вернувшись к себе, я вызвал Каневского и объявил ему о предстоящей поездке. Он озадаченно посмотрел на меня: ожидал чего угодно, но только не своего личного участия в разоблачении своих же бывших соучастников непосредственно на месте.　

— Учтите, Каневский, — сказал я ему, — что от этой поездки во многом зависит ваша дальнейшая судьба и, если хотите, сама жизнь. Если не оправдаете оказанного доверия, то уже пеняйте на себя.　

Сборы в дорогу были недолги. Обстановка на месте требовала нашего немедленного отъезда. Работая с утра до позднего вечера, я в короткий срок закончил очень трудоемкое дело — обработал материалы предварительного следствия. Сюда входила классификация совершенных преступлений, распределение их по отдельным городам Средней Азии, составление списков конкретных участников бандитских актов по отдельным видам преступлений и т. д. Этот материал должен был лечь в основу всей оперативной и следственной работы нашей группы.

"ЗА" И "ПРОТИВ"

И ВОТ мы в поезде. Никогда мне еще не приходилось путешествовать в обществе… главаря уголовной банды. Правда, формально дело обстояло не совсем так. Должным образом оформленные, необходимыми подписями и печатями скрепленные документы свидетельствовали о том, что Каневский Михаил Борисович, сотрудник Центророзыска, следует по делам службы в такие-то города Средней Азии.　

Соседнее купе международного вагона занимали Сергей Михайлович Григоров и Николай Петрович Бакулин, сотрудники Центророзыска, сопровождавшие меня на правах оперативных помощников.　

Грохоча на стыках рельсов, не останавливаясь на полустанках и разъездах, поезд мчался все дальше и дальше на юго-восток. Мучительно хотелось спать, но спать нельзя — нужно все время бодрствовать. Несмотря на то, что мои помощники подменяли меня, давая мне возможность передохнуть, я засыпал лишь на несколько минут и вновь беспокойно вскакивал.　

Более или менее разговорчивый на допросах, Каневский сейчас в вагоне как-то весь ушел в себя, держался замкнуто и отчужденно. Преступник о чем-то все время думал, думал напряженно, мучительно. О чем? Вероятно, об одном: «сбежать или нет?» Мог ли Каневский сбежать? Да, мог. Хотя он знал и видел, что за каждым его шагом, за каждым движением зорко следят, тем не менее возможности к побегу у него имелись. Он мог, например, выбив стекло в уборной, выброситься на малом ходу из вагона, мог попытаться сбежать по пути к вагону-ресторану, где мы питались.　

Но Каневский не использовал ни одной из этих возможностей. Почему? Ведь в общем у него было много «за», чтобы скрыться от нас. Но дело в том, что у него имелось также и много «против» побега (гораздо больше, чем «за»). Простая логика не могла не подсказать Каневскому, что в случае поимки всякие надежды на снисхождение, на смягчение наказания рушатся.　

Но, предположим, побег удался. Куда он мог податься, не имея ни родных, ни близких? К своим «блатным»? Но те рано или поздно, узнав или уже зная о том, что он назвал кое-какие фамилии, не выпустили бы его живым из своих рук. Прийти в органы милиции с повинной? Тогда зачем бежать? Вот о чем мог думать Каневский, часами уставившись в одну точку.　

Забегая вперед, надо сказать, что, когда операция закончилась, при разборе ее в Центророзыске один молодой следователь высказал свое мнение: Каневский не бежал потому, что он дал честное слово в точности выполнять во время поездки все данные ему указания и не хотел его нарушить. Это, конечно, не более чем наивное предположение. Наверное, за время своей преступной деятельности Мишка надавал столько «честных слов», что и сам даже о них не помнил. Да и в каком положении очутился бы тот следователь, который хоть раз поверил бы на слово этому отъявленному бандиту, лишенному всяких моральных устоев и понятий о честности?!　

— С чего же вы думаете начинать новую жизнь, когда отбудете срок? — спросил я Каневского. Спросил просто так, без какой-либо цели, если не считать желания нарушить томительное молчание в купе.　

— Начну с того, чем кончил старую жизнь, — вызывающе ответил он.　

Потом, немного помолчав, продолжал:　

— Вы меня извините, гражданин начальник, я заранее уже знаю, к чему вы задали вопрос. Вот сейчас вы станете мне доказывать, что пора, мол, Каневский, кончать со своим позорным прошлым, начинать честную трудовую жизнь, стать полноценным членом общества и так далее.　

— И не подумаю, вы человек взрослый и не настолько глупый, чтобы самому не понять этого, — перебил я Каневского.　

Как бы не слыша моей реплики, Каневский продолжал:　

— Если б вы только знали, сколько разных душеспасительных речей и увещеваний пришлось мне выслушать за свою жизнь, сколько начальников, больших и малых, со мной беседовали, уговаривали, агитировали. Послушаешь их и кажется, что нет на свете большего счастья, чем труд. А что я умею делать? Ничего. Знал немного парикмахерское дело, да и то забыл. Пробовал изучить профессию переплетчика в мастерских при тюрьме, ничего не вышло: инструмент из рук валится, голова другим забита, к делу никакого интереса нет.　

— Так чем все-таки думаете заняться?　

Каневский, почувствовав, что разоткровенничался　сверх меры, сказал:　

— Вы, гражданин начальник, не обращайте внимания на то, что я тут наболтал. Это от нервов. Конечно, к прошлому теперь возврата, как говорится, нет. Попробую жить честно, трудиться.　

Мне было известно много случаев, когда люди окончательно порывали со своим преступным прошлым. Сам же Каневский рассказывал мне об одном беспризорном, которому дали кличку Ванька Давай-беги. Сначала он находился в роли