Было смешно… Показания очевидца - Валерий Иванович Матисов

class="p1">Самого неподкупного поэта Франции Жоржа Брассенса (1921–1981) – наш современник! – в той же Франции одни считали матерщиником и порнографом, а члены Французской Академии предлагали ему высокую честь, стать академиком. (Для незнающих сообщу, что Французская Академия занимается лишь одним единственным делом: она составляет словарь современного французского языка. Стать ее членом можно только тогда, когда один из академиков (immortel – бессмертный) умрет и освободит место. Стать академиком по указу Президента или по желанию общественности невозможно.) Так вот «порнограф» Брассенс скромно отказался со словами «Le public de la-bas est trop bien h'abille» («Народец там слишком шикарно одевается»). У каждого «иммортеля» свой личный, в единственном экземпляре сшитый мундир с персональным позументом от самых известных кутюрье и шпага с рукоятью, выкованной самыми знаменитыми златокузнецами. Так Франция воздает должное сынам, которые посвятили свою жизнь служению «слову», французскому слову.

В нашей стране им тоже отдавали должное – Мандельштаму, Пастернаку, Солженицыну… Можете продолжить сами. И как им воздалось, тоже все знают.

А что касается языка, терминологии, которой выражены мысли (если они, конечно же, имеются), то здесь А. С. Пушкин мне как «нерушимая стена»: «Истинный вкус состоит не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и сообразности».

Если автор называет вещи своими именами, самый мудреный эвфемизм вряд ли полноценно заменит именно то русское слово или выражение, которое по своему смыслу и тону более всего соответствует сказанному. (А анекдоты ведь не пишут – их рассказывают.)

Поэтому пушкинский принцип – ты сам себе высший суд – мне будет оберегом. А уж он-то знал себе цену и был строг к себе как никто.

Знали себе цену и нашенские (Пастернак, Мандельштам, Высоцкий, Окуджава). Но они, увы, вынуждены были считаться с критиками, худсоветами, общественным мнением, партийными директивами, профкомом, общепринятыми нормами поведения, и т. д., и т. п.

Так что, дорогой читатель, за все, что ты узнаешь дальше, если, конечно, захочешь читать, ответственность несу я, и только я. Без ссылки ни на каких татар, которые засорили «великий и могучий» непристойной матерщиной, сквернословием, и без ссылки на «вражеские голоса из-за бугра», то есть на идеологических противников.

За чувство «меры, соразмерности, сообразности, целесообразности», за вкус или чудовищную безвкусицу при отборе фактов и анекдотов, за употребление тех или иных слов и выражений отвечает автор, и только автор, в данном случае – я. Меа culpa! Кому не понятно: «За базар отвечу!»

Глава 1. Кое-что о наших предках

Все, кто имел дело с переводами с языка на другие языки, знают, что во многих языках мира, и в русском особенно, один и тот же термин имеет два, а то и несколько смысловых значений. Например, «Окаянные дни» И. Бунина – фактически дневниковые записи большого русского писателя о событиях 1918 года, то есть «Хроника». А врач-пульмонолог, услышав хрипы и свист в бронхах пациента, обыденно скажет: «Запущенный кашель курильщика. Хроника!»

Что скажите вы, если осилите эту исповедь графомана, по ее прочтении, мне трудно судить. Воспримите ее как историю страны, предназначенную нам Всевышним в местопребывание, или как историю болезни, населявшего эту страну народа, – не мне знать. Но меньше всего хотелось, чтобы из-под моего пера вышел очередной сборник анекдотов, которые в годы холодной войны во множестве издавались на Западе и имели целью развал Советского Союза. Об этом чуть позже. А я хотел бы, чтобы хроника дней второй половины XX века совместилась в единое целое с хроникой многовековой социальной болезни россиян, а именно, выражаясь медицинским языком, – «сочетанной гениальности и идиотизма».

Одним из пяти признаков, характеризующих нацию, по Марксу (это я еще помню с институтских времен), является общность психологического склада. Ну, еще там общность языка, территории, исторических связей, социально-экономических условий.

Меня в данный момент интересует именно психологический склад, а точнее склонность русского человека к смешливости. Вот я и думаю, а с чего бы русскому человеку быть веселому. Погода не располагает, это не страна Мурлындия, где вечно пляшут и поют. Климат суровый даже в европейской части России, я уж не говорю про Сибирь, где и лето-то длится не более месяца. И вообще до Ермака эта огромная территория была заселена медведями и коренными народами Севера.

Для понимания глубинной сути характера русского народа очень не плохо ознакомиться с трудами настоящих русских историков (спасибо институтским профессорам, что заставляли учиться по первоисточникам; другое дело, что не все первоисточники были доступны).

Вот, например, что пишет о влиянии климатических условий на характер россиянина русский историк Василий Ключевский: «В одном уверен великоросс, что надобно дорожить ясным летним днем, что природа отпускает ему мало удобного времени для земледельческого труда и что короткое великорусское лето умеет еще укорачиваться безвременным ненадежным ненастьем. Это заставляет великорусского крестьянина спешить, усиленно работать, чтобы сделать много в короткое время и впору убраться с поля, а затем оставаться без дела осень и зиму.

Так великоросс приучился к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привык работать скоро. Лихорадочно и споро, а потом отдыхать в протяжении вынужденного осеннего и зимнего безделья.

Ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время, какое может развить великоросс».

А вот свидетельство Джиласа Флетчера, английского посла в России с 1588 по 1589 годы. Великороссы «в большинстве своем вялы и недеятельны, что, как можно полагать, происходит частично от климата и сонливости, возбуждаемой зимним холодом, частью же от пищи, которая состоит преимущественно из кореньев, лука, чеснока, капусты.

У них хорошие умственные способности, однако нет тех средств, какие есть у других народов для развития их дарований воспитанием и наукой».

О воспитании, науке, образовании, обмене опытом и межчеловеческих отношениях чуть позже. А сейчас о влиянии климата на русский характер. Опять Ключевский:

«Невозможность рассчитать наперед, заранее сообщать план действий и идти прямо к намеченной цели заметно отразилась на складе ума великоросса, на манере его мышления.

Житейские неровности и случайности приучили его больше обсуждать пройденный путь, чем соображать дальнейший; более оглядываться назад, чем заглядывать вперед. В борьбе с неожиданными метелями и оттепелями, с неопределенными августовскими морозами и январской слякотью он стал больше осмотрителен, чем предупредителен, выучился больше замечать следствия, чем цели, воспитал в себе уменье подводить итоги, а не составлять сметы.

Это умение и есть то, что мы называем задним умом. Но задний ум не то же, что задняя мысль. Своей привычкой колебаться и лавировать между неровностями пути и