Книга Песен - Борис Борисович Гребенщиков

class="v">А тот, кто сторожит баржу, спесив

И вообще не святой;

Но тот, кто сторожит баржу, красив

Неземной красотой.

И вот мы плывем через это бытье,

Как радужный бес в ребро —

Но, говорят, что таким, как мы,

Таможня дает добро.

Таможенный блюз

Я родился в таможне,

Когда я выпал на пол.

Мой отец был торговец,

Другой отец — Интерпол;

Третий отец — Дзержинский,

Четвертый отец — кокаин;

С тех пор, как они в Мавзолее, мама,

Я остался совсем один.

У меня есть две фазы, мама,

Я — чистый бухарский эмир.

Когда я трезв, я — Муму и Герасим, мама;

А так я — война и мир.

Я удолбан весь день,

Уже лет двенадцать подряд.

Не дышите, когда я вхожу:

Я — наркотический яд.

Мое сердце из масти,

Кровь — диэтиламид;

Не надо смотреть на меня,

Потому что иначе ты вымрешь, как вид —

У меня есть две фазы, мама,

Я чистый бухарский эмир.

Когда я трезв, я — Муму и Герасим, мама;

А так я — война и мир.

На юге есть бешеный кактус,

На севере — тундра с тайгой;

И там, и сям есть шаманы, мама,

Я тоже шаман, но другой —

Я не выхожу из астрала,

А выйду — так пью вино;

Есть много высоких материй, мама,

Но я их свожу в одно.

У меня есть две фазы, мама,

Моя родина — русский эфир;

Когда я трезв, я — Муму и Герасим, мама,

А так я — война и мир.

Три сестры

Что ж ты смотришь совой —

Дышишь, словно рухнул с дуба?

Посмотри на себя —

Хвост торчком, глаза востры.

Это все пустяки; в жизни все легко и любо,

Пока вдруг у тебя на пути

Не возникнут три сестры.

У них кудри — как шелк,

А глаза — как чайны блюдца;

У них семь тысяч лет без пардонов, без мерси.

У них в сердце пожар; они плачут и смеются;

Загляни им в зрачки — и скажи прощай-прости.

Три сестры, три сестры

Черно-бело-рыжей масти

В том далеком краю, где не ходят поезда;

Три сестры, три сестры

Разорвут тебя на части:

Сердце — вверх, ноги — вниз,

Остальное — что куда.

А в саду — благодать, пахнет медом и сиренью.

Навсегда, навсегда, навсегда —

Я шепчу: Приди, приди!

Кто зажег в тебе свет — обернется твоей тенью,

И в ночной тишине вырвет сердце из груди.

Три сестры…

Гарсон № 2

Гарсон No.2, Гарсон No.2,

На наших ветвях пожухла листва;

И, может, права людская молва,

И все — только сон, Гарсон No.2.

Вот стол, где я пил; вот виски со льдом;

Напиток стал пыль, стол сдали в музей.

А вот — за стеклом —

Мумии всех моих близких друзей;

А я только встал на пять минут — купить сигарет.

Я вышел пройтись в Латинский Квартал,

Свернул с Camden Lock на Невский с Тверской;

Я вышел — духовный, а вернулся — мирской,

Но мог бы пропасть — ан нет, не пропал.

Так Гарсон No.2, Гарсон No.2,

То разум горит, а то брезжит едва;

Но мысль мертва, радость моя, а жизнь — жива,

И все — только сон, Гарсон No.2.

А колокольный звон течет, как елей;

Ох, моя душа, встань, помолись —

Ну что ж ты спешишь?

А здесь тишина, иконы битлов, ладан-гашиш;

А мне все равно — лишь бы тебе было светлей.

Так Гарсон No.2, Гарсон No.2,

На кладбище — тишь;

На наших гробах — цветы да трава,

И, похоже, права людская молва,

И все — только сон, Гарсон No.2;

А раз это сон — что ж ты стоишь, Гарсон No.2?!

Фикус религиозный

Ой ты, фикус мой, фикус; фикус религиозный!

Что стоишь одиноко возле края земли?

Иноверцы-злодеи тебя шашкой рубили,

Затупили все шашки и домой побрели.

Ясно солнце с луною над тобой не заходят,

Вкруг корней твоих реки золотые текут;

А на веточке верхней две волшебные птицы,

Не смыкая очей, все тебя стерегут.

Одну звать Евдундоксия, а другую — Снандулия;

У них перья днем — жемчуг, а в ночи — бирюза;

У них сердце — как камень, а слеза — как железо,

И, любимые мною, с переливом глаза.

Я читал в одной книге, что, когда станет плохо,

И над миром взойдут ледоруб да пила —

Они снимутся с ветки, они взовьются в небо

И возьмут нас с тобою под тугие крыла.

Удивительный мастер Лукьянов

Как большой друг людей, я гляжу на тебя непрестанно;

Как сапер-подрывник, чую сердцем тугую струну —

А в чертогах судьбы удивительный мастер Лукьянов

Городит мне хором с окном на твою сторону.

Если б я был матрос, я б уплыл по тебе, как по морю,

В чужеземном порту пропивать башмаки в кабаке;

Но народы кричат, и никто не поможет их горю —

Если только что ты, с утешительной ветвью в руке.

Жили впотьмах, ждали ответа;

Кто там внизу — а это лишь стекло.

Счастье мое, ты