Ковальский в тылу врага - Неуловимый Джо

— Могу вот так. Устроит?

— Бабе-Любе ты понравишься, — сказал Цибельман и даже слегка расслабился.

После ужина заключенных стали выпускать на короткую вечернюю прогулку маленькими группами. Они вели себя так спокойно и расслабленно, что на миг мне показалось будто это и не тюрьма вовсе, а какой-то скромный санаторий из болливудских сериалов про СССР. Но когда выпустили меня с Цибельманом, он совершенно спокойно повёл меня к Бабе-Любе.

На лавочке под зарешеченным окном сидел гладко выбритый безбородый мужчина средних лет с широкими плечами, худощавым торсом и грудными имплантами, нелепо торчащими сквозь робу. Длинные, каштановые с проседью волосы обрамляли габсбургский подбородок, скрывавший жуткие шрамы от неудачной операции кадыка. Он оценивающе посмотрел на меня и подозвал подойти поближе.

— В вашем полку таки прибыло, — сказал Цибельман.

— Ну присядь, — сказал Баба-Люба и стал смотреть в пустоту прямо перед собой. — За что сидишь?

— Я политический.

— За свободу самоидентификации?

— За нарушение государственных границ.

— Откуда сам?

— Из Силезии. Польша.

— Бежал сюда от польской трансфобии?

— А разве здесь трансфобии меньше? — удивлённо спросил я, глядя на длинные ногти Бабы-Любы.

— Вообще-то да.

— А почему тогда вы здесь? Тоже политический?

— Нет. За "преступную халатность".

Я посмотрел в голубые глаза авторитета и заметил в них даже тень сожаления.

— Не проверил, видите ли, документы прежде чем оперировать. Оказалось, что пациент несовершеннолетний.

Баба-Люба вздохнул и протянул мне парочку кубиков сахара.

— А как же "не верь, не бойся, не проси"? — усмехнулся я.

— Возьми авансом. Это местная валюта.

Я взял кубики и аккуратно заправил их за подвёрнутый рукав. Потом посмотрел на одобряющее кивание Цибельмана и других кашрутовцев и, выдержав небольшую паузу, спросил:

— Валюта? И что же вы хотите у меня купить?

— Информацию.

Я усмехнулся и иронично-горько вздохнул.

— Тогда мне придётся провернуть её в молдавском банке. Ведь мне тоже нужна информация.

— Надеюсь, ты не попытаешься предпринять суицидальную попытку побега?

— Пока что нет. Мне и бежать-то некуда.

— И какого рода информация тебе нужна?

— Ничего серьёзного. По большей части про Россию, что тут у вас и как.

— В таком случае, — Баба-Люба подозвал моего сокамерника молдаванина и сказал нам: — пообщайтесь, познакомьтесь. Здесь почти всем бежать некуда. Если ты не фуфлыжник, отсидишь спокойно. Везде люди живут, в конце концов, даже здесь.

Баба-Люба уставился на холм. Я тоже посмотрел туда и увидел на его склоне небольшой сад камней в японском стиле. Молдаване старательно и тщательно занимались построением великолепных композиций, которые были видны чуть ли не с другого берега.

Я ещё раз достал кубики сахара из кармана, повертел их в руках и дружелюбным тоном спросил:

— Ну и что интересное я могу рассказать вам? — сказал я и поправил форму так, чтобы наиболее наглядно продемонстрировать своё женское телосложение, талию и фигуру.

— Расскажи о себе. Давно ты совершил переход? С детства, наверное? До ПС?

— Начал в двадцать один год, завершил в двадцать шесть, — сказал я и стал старательно обдумывать, что именно сохранить в тайне.

Баба-Люба попросил меня осмотреть и даже приказал остальным зэкам отвернуться. В движениях авторитета, в его взглядах и точках внимания явно прослеживалась обширная медицинская практика. Он явно знал, куда смотреть, но чем подробнее он меня осматривал, тем более задумчивым становился. В конце концов он спросил:

— Как тебе удалось? Ты что, от природы невосприимчив к тестостерону?

— Нет, технологии шагнули далеко вперёд, — сказал я и поставил свою ступню рядом с его ногой, чуть ли не вдвое больше моей. — Я работал над феноменом человека-слона, в сороковых годах был огромный всплеск этой напасти. Я генетически модифицировал вирусы, провоцирующие остеомаляцию. Управляемое размягчение и реминерализация костей позволила нашей исследовательской группе вернуть костям пациентов нормальный вид.

Я встал и продемонстрировал длину рук, ширину плеч и таза, чем вызвал неподдельное восхищение у авторитета.

— Технология рискованная, поэтому пришлось вначале испытать на себе. А у пациентов я костные наросты по пять килограмм удалял, без хирургического вмешательства.

— И что, ты и сейчас так можешь?

— Как? У меня с собой нет нужного оборудования! — соврал я.

— Ну, если что, достанем. Что тебе может пригодиться?

— Электронный микроскоп с фазированной матрицей электронного потока, сервер на пятнадцать петафлопс для обработки криогенетических данных и лазерный охладитель для вакуумной электронно-лучевой формовки реактивов…

На этот раз я не врал. Для построения прототипа эльфийского вида я использовал именно эти технологии. Но Баба-Люба явно не знал про современные подходы и воспринял моё откровение как враньё. Он лишь криво усмехнулся и закончил разговор. Он явно мне не поверил, но прежде чем уйти, я протянул ему руку и продемонстрировал острые эльфийские ногти, напоминавшие нечто среднее между женским маникюром и желтовато-белыми когтями.

— Не верите? Ну как знаете, — сказал я и ушёл, оставив на стекле окна длинную царапину.

На следующий же день меня повели к начальнику тюрьмы.

Глава 23. Эльфийская магия

На следующее утро двое охранников вели меня по коридору. Опрятные бетонные стены и старательно выкрашенные железные двери тянулись нескончаемой чередой. Казалось, что в здании и не три этажа вовсе, а с десяток. Но вскоре меня привели под украшенную деревом дверь с позолоченным глазком и звонком.

Войдя внутрь, я увидел вполне себе уютную квартиру. С одной стороны, она явно была жилой, а с другой — несколько не менее уютно обставленных кабинетов, очевидно принадлежавших начальнику. Меня усадили на винтажную рояльную табуретку прямо перед старинным лакированным столом начальника тюрьмы.

— Мы привели вам колдуна, Николай Викторович.

— А колдовать он умеет?

— Не могу знать, Николай Викторович. — ответил один из охранников, и начальник опустил уголки своих седых усов.

Я осторожно оглядел кабинет и вдруг почувствовал нечто до боли знакомое. Стены были увешаны невероятной мешаниной из разнообразных икон, языческих и индуистских божеств. Повсюду стояли дешёвые религиозные сувениры из разных экзотических стран, а на стареньком рояле — полочка с благовониями, выполненная в виде двух слонов из чёрного дерева и мрамора. Я не сразу вспомнил, почему эзотерическая мишура была мне так знакома, но позднее догадался. Вишневский любил всё это трансцендентное великолепие. Правда, его хобби было скорее ироничным, а вот Николай Викторович явно относился ко всему этому бреду серьёзно.

— Четвёртое июля две тысячи пятьдесят третьего года, — сказал он, открыв папку с моими документами. — Художник, наверное?

— Ветеринар.

— Очень странно. Угу-угу… солнце в Рыбах, Меркурий в десятом доме. С натягом, но подходишь. — сказал начальник и закрыл мою папку. — Среди осуждённых ходят слухи, что