Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2 - Игал Халфин

факты из его поведения, которые мне не нравились в нем и которые относятся к его работе в Красмашстрое. Работал он, я бы сказал, как чиновник, возможно, потому, что его не удовлетворял масштаб работы. Я в это время монтировал кирпичный завод, и когда приходил с работы в выходные дни, то Лохмачев говорил свою обычную шутку: «Что вы, Ваня, как поздно, смотри, как другие работают, как-нибудь проживем – прокормимся». Затем Лохмачев частенько сплетничал по поводу того, что Крамашстрою отпускаются мало кредитов, что у начальства «скоро будет старшим сторожем». У него появились личные счеты с начальником снабжения Лебедевым, и Лохмачев вел себя необъективно, в этом случае имел приятельские отношения с элементами в аппарате, настроенными против начальника строительства (напр[имер]: с Коршуновым). Вот и все об Лохмачеве.

Кутузов, в отличие от Лохмачева, действительно уверовал, смог встать на твердую почву партийной идеологии, но не смог и не был готов вести бескомпромиссную борьбу с бывшими товарищами. Он мог вот-вот исправиться и не упускал свой шанс.

Друзья были поглощены производством. «Считаю, что за это время со стороны политической я вел себя безупречно. О своих идейных убеждениях скажу коротко, что за последние три года я примирился с взглядами [и] установками партии по всем основным вопросам и с основными политическими решениями, старался это доказать и в практической работе, которую мне доверяли. Что же касается предъявленного мне обвинения, то я просто поражен и некогда не ждал ничего подобного – по нелепости по своему адресу»[1528].

Разрыв с троцкистами был бесповоротным: Кутузов подробно отчитывался перед НКВД, но ничем интересным в этом плане поделиться не мог:

Связи со своими сторонниками по оппозиции в пределах Томска и Коломны я потерял с момента ареста, и кто и где из них сейчас находится, не знаю. За время пребывания в Красноярске, т. е. с января м[еся]ца [1933 года], я выезжал из города один раз в августе 1934 г. в отпуск на Кавказ (дом отдыха «Авиэкра», куда получил путевку в Главзолото). При обратном проезде заезжал в Томск с целью получить документы из института, которых я не получил благодаря аресту в 1930 году. Поскольку следствие заинтересовано этим моментом, то сообщаю, что останавливался я в Томске у Скворцова Н. (Черепичная ул.), бывший мой приятель еще по Омскому рабфаку, беспартийный, в оппозиционные дела я его не вовлекал, хотя знакомство и приятельские отношения поддерживал до 1930 года. Никаких посторонних (кроме цели поездки) намерений я не имел и никого больше из бывших участников троцкистской «группы» не встречал, троцкистской «группы» не искал и не встречал в Томске.

Был ли Кутузов с генеральной линией партии или все-таки против нее? «В заключение скажу о себе за период работы в Красмаше с точки зрения маски политического поведения и настроений. Прежде всего, я должен сказать, что борьбы с партией и никакой подпольной работы в троцкистском духе я не вел. Я и не мог ее вести, потому что не имел необходимой идейной основы. С другой стороны, я не выполнял и своего обязательства о борьбе с троцкистской оппозицией. На производстве я работал добросовестно, работа, в особенности моя, тяжкая, поглощала все мое время, я увлекался ею. Но увязывал ли я свою работу с партийной организацией? Нет, этого не было. В 1934 году я очень редко заходил в постройком и ни разу – в партком. Меня, правда, не вызывали, конфликтов не было, но это только формальная отговорка. По существу, я знал только начальника строительства и главного инженера. Выходит, что работал по-делячески». Настоящего общественника-активиста из Кутузова не получалось. «В 1934 году руководил кружком техучебы полтора м[еся]ца и только. Я отстал от политической жизни, газеты читал урывками. Присутствуя на общем собрании рабочих механического цеха и монтажного прорабства по поводу привлеченья зиновьевцев к ответственности за убийство Кирова, я чувствовал, что обязан выступить, но не сделал этого – не был уверен, что скажу достаточно убедительно, что могут подумать – подделываюсь».

Не все на стройке складывалось так, как Кутузов хотел, и его подозревали в диверсии. «Силовая станция Стройкрасмаша с момента ее пуска (октябрь 1934 г.) по февраль 1935 г. имела длительный простой из‑за систематических аварий с локомобилем. За 5 месяцев эксплуатации силовая находилась в аварийном ремонте свыше 600 часов: сгорел бугель (ноябрь 1934), лопнули поршневые кольца (декабрь), поломались крышки водонагревания. 28 декабря лопнуло золотниковое кольцо, испортился инжектор от не чистки от накипи. 5 января в машине обнаружился подозрительный стук, 10 января неисправность насоса. 14 января порвался ремень, и еще раз 8 февраля. В каждом случае было установлено, на чьей [смене] случилась поломка и сколько часов длился простой (от 2‑х часов в легком случае, до 314 часов, когда лопнули поршневые кольца)»[1529]. Произведя по настоящему делу подробное расследование, две экспертные комиссии установили: «Аварии и поломки имели место благодаря преступно-халатного отношения обслуживавшего состава силовой во главе с временно исполнявшим должность главного механика Стройкрасмаша Кутузова Ивана Ивановича, бывшего ссыльного, члена контрреволюционной группировки троцкистов».

На допросе Кутузов объяснялся «по существу предъявленного мне обвинения. За свое политическое поведение я готов понести наказание и буду рассматривать его как профилактическую меру и вторичную проверку. За что же привлекаюсь к ответственности? В обвинении говорится, что я „организовал диверсионную группу“ на силовой станции». Кутузов был готов раскаиваться в политических просчетах, бороться за внутреннее преображение, но обвинения в создании вредительской ячейки вызвали у него недоумение. В процессе допроса следователь сформулировал обвинение как «„создание благоприятных условий для совершения диверсионных актов“. Диверсионный акт я понимаю, как намеренное разрушение государственного имущества. Я делал ошибки в своей работе, я недооценивал роль упущений. Но ничего намерено-злостного нет в моей работе. <…> Кто бы я ни был по политическим убеждениям, но раз мне поручили работу в государственном предприятии, то я обязан выполнить ее честно, добросовестно и вложить в нее все свои способности и силы. Я прошу конкретизировать обвинение, чтобы я мог дать исчерпывающие показания. Я прошу создать техническую комиссию для установления причин имевшихся простоев локомобиля, если следствие не удовлетворяют мои показания по этому поводу»[1530].

3 апреля 1935 года Кутузов, однако, признал, что «общее состояние силовой было скверное, работа силовой <…> состава явно неудовлетворительная, <…> отсутствие твердого общего распорядка и наличие длительных простоев». Простои вызывались авариями и неполадками. «Расплавка бугеля в ноябре [19]34 года, дважды поломка поршневых колец, рвался ремень, отломан край крышки водонагревателя, несколько остановок инжектора для очистки от накипи. Остановка для добавки сальника. Остановка из‑за просмотра золотника. Другие остановки были