Радуга - Пранас Трейнис

— Иисусе, дева Мария! Иосиф святой!

Одни крестились, у других ноги подсекло, а дети да пареньки не посмели больше рта разинуть, поскольку Розалия, злющая, будто ведьма, разоралась:

— Тс-с, ироды! Негоже над сиротой смеяться!..

11

Тяжелые тучи обложили небо Кукучяй после развеселых похорон графа. Мало того, что босяки-работяги отправились в Жемайтию, так и не дождавшись письма от подрядчика Урбанаса (значит, в неизвестность), а тут еще настоятеля Бакшиса в первое воскресенье после пасхи паралич хватил перед самим алтарем, и Мартина с ее поместьем осталась на волю провидения, да и учительница Кернюте вернулась из Каунаса сама не своя — как станет у окна, так и простоит целый урок, глядя на настоятелев дом. Ах, боже милосердный, кто не знает, что бездетная жена Чернюса, в отсутствие Кернюте, викария завоевала, изучая у Кряуняле священные дуэты. Викарий в сторону барышни Кернюте больше и не посмотрит. Барышне учительнице хоть с ума сойди, тем паче, что место у господина Фридмана уже освободилось... Староста Тринкунас привел-таки своего сыночка Анастазаса из утянской больницы...

Обложили кукучяйские мальчишки заборы Тринкунаса и, сгорая от любопытства, кричали:

— Анастазас, ты уже вылечился?

— Выходи. Покажись Юле Напалиса!

— Анастазас, ау-у!

Отгоняла мать озорников розгой, отец — кнутом. Ничего не помогало. Тогда выбежал на двор сам Анастазас с железным крюком в руке и пустил пулю... прямо в Напалиса. Но Напалис — везунчик. Не ему досталось. Досталось черному коту Швецкуса, который, унюхав мышку, ошивался у ног мальчонки. Подстреленный кот забрался под крыльцо амбара и так стенал человеческим голосом, что у половины городка волосы дыбом вставали, а у половины — озноб по спине подирал. А жена Швецкуса Уле, не дождавшись конца этих стенаний, стала блевать зеленой пеной да громко кричать во всеуслышание, что Яцкус ее мышиным ядом опоил. Яцкус с перепугу вызвал Аукштуолиса, но баба фельдшера-безбожника к себе не подпустила, заподозрив, что он подкуплен, и требовала немедленно пригласить ксендза. Увидев Жиндулиса, вся побледнела:

— Уходи, блудник, Яцкусов племянник! Меня вы не проведете! Сынок мой, Йокубас, подавай-ка мне Бакшиса!

— Мамаша, Бакшис сам пластом лежит.

Вырвалась Уле из объятий сына, припустилась бегом к дому настоятеля. Хорошо, что Розалия в воротах встала. Муж с сыном связали Уле полотенцами, отобрали ключи от амбаров и доставили к господину Фридману, в ту же самую одиночку посадили, где недавно пребывал в заточении Анастазас. Через неделю выяснилось, что болезнь Уле в Утяне излечению не поддается. Увезли ее в желтый дом в далекую Калварию.

Встревожились кукучяйские бабы. Хотя Напалис черного кота Швецкуса вылечил и даже почти к своей Юле приручил, но... Но Анастазас Тринкунас каким был, таким и остался. Важный, злой, баб и детей ненавидит. Чистый палач. Много ли надо, чтоб опять забрал револьвер из участка да стал пулять в каждого встречного или ночью городок поджег?.. Розалия Умника Йонаса созвала бабий сейм и, заручившись всеобщей поддержкой, предъявила Тринкунасам ультиматум — или вы этого старого холостяка железной цепью к жерновам прикуйте, или жените. Может, собственная баба в кровати бациллы бешенства передушит и сделает первого шаулиса Кукучяй безопасным для широкой общественности.

В страшном испуге Тринкунене съездила к господину Фридману за советом, и сей мудрый муж, отбросив идею железных цепей, всем сердцем одобрил свадьбу Анастазаса, поскольку, дескать, каждый настоящий мужчина окончательно умнеет лишь в женских объятиях.

Что делать любящей матери? Не приведи господи сноху, но здоровье сына важнее. И Тринкунене от господина Фридмана прямым ходом помчалась к Блажису, который слыл прекрасным сватом, и предложила корову первотелку за удачную женитьбу Анастазаса.

Блажис охотно согласился, но поездил с женихом добрую неделю по широкой округе и приуныл. Где бы ни пробовал он в избу зайти да про заблудившуюся овечку спросить, ему, будто сговорившись, отвечали:

— Пожалуйте мимо. Убежала ваша овечка в страну дураков.

Блажис опустил было руки, но в один прекрасный вечер в его дом явилась Фатима из Кривасалиса и без долгих вступлений дала совет — попытать счастья в Пашвяндре у пани Милды, которая графа похоронила, а теперь с чертями дружбу водит, стало быть, Анастазасу в пару годится... Мало того. Свой совет Фатима серьезно обосновала... У пашвяндрской лисицы, мол, голова на плечах. С серым волком, чего доброго, райскими яблочками уже всласть налакомилась. Самое время о будущем подумать. Ведь через три года пашвяндрская овечка станет совершеннолетней. Волку серому вместе с овечкой все поместье достанется, а лисице какой от этого прок? Так что пока чертей хвост щекочет и пока можно взять приданое, какое пожелаешь, согласно завещанию покойного графа, не стоит ли выскочить замуж и в третий раз за такого дуралея, как Анастазас, которого можно за нос водить, а когда свекры копыта откинут, запереть в желтый дом в Калварию и жить себе поживать на воле, дай только бог здоровья да желания?

— Чтоб тебя леший драл, Фатима. Ты уже умнее своей бабушки Кристины стала, вечный ей упокой, — сказал Блажис, прищурив глаз.

— Нужда плясать заставляет, нужда ума прибавляет, — ответила Фатима.

— Не ври, кривасальская куница. По блеску глаз вижу — не нужда тебя сюда привела, а голый расчет. Скажи, на кого силки ставишь?

— А зачем тебе мои секреты нужны, сват дорогой?

— Пока мы живы, стараемся других понять, чтоб сами с носом не остались. Запомни, детка, и ты, и я живем с обмана, так что давай будем откровенны друг с другом и практичны, насколько это возможно. Так твоя бабушка поговаривала. С ней я, слава господу, рука об руку двадцать лет проработал и...

— И она тебя прокляла, Блажис, в последнюю ночь.

— Не может быть. За что?

— И ты еще смеешь спрашивать, сом с большим усом!..

Ах, боже ты мой, ведь не собиралась Фатима, когда шла сюда, откровенничать, но раз уж к слову пришлось — не побоится резануть правду — матку в глаза. Бабушка перед смертью все как есть ей рассказала. Этой сказки Фатима никогда не забудет. Кому-кому, а тебе, Блажис, лучше Фатимы известно, кто ее бабушку Кристину в ранней юности совратил да с приплодом оставил —