Клуб 27. Кобейн, Хендрикс, Шакур, Уайнхаус и другие - Елизавета Михайловна Бута

Одна выставка сменяется другой, галеристы дерутся за право выставлять у себя Баския и требуют от него больше работ, и еще больше. За это платят большие деньги, настолько большие, что он уже перестает успевать их тратить. Ему требуется шум. Чем громче, тем лучше. Телевизор, пусть даже с помехами, видео, игры, алкоголь, крик, журналы, мусор… наркотики. Все это дает ему возможность погрузиться в состояние, когда одни картинки сменяются другими. Остается только успевать их рисовать, собирать и дополнять. Анина требует по семь полотен за неделю, а следующие галеристы требуют еще больше. Сначала делается анонс выставки, а потом для нее нужно писать картины. Во всем этом уже нет места Сюзанне. Она все дальше. Девушка пишет картины, но приходящие к ним домой галеристы даже не замечают их, и Сюзанна делает шаг в сторону. Всякий раз, когда Жан-Мишель приходит в клуб The Matt, его обступают все самые интересные люди Нью-Йорка, и девушка делает еще один шаг назад, безмолвно наблюдая за тем, как Баския купается в успехе. А потом кто-то из старых галеристов вдруг говорит Жан-Мишелю:

– Не имеет значения, что ты рисуешь, ответь для себя на вопрос: готов ли ты прожить жизнь художника.

Жан-Мишель улыбается, уже не зная, что сказать. В пять лет он захотел научиться плакать от картин, как мама, а потом захотел стать художником, чтобы его любимые могли плакать уже от его картин. Похоже, что жизнь художника не предполагает наличие любимых, но плакать кто-то точно будет.

«С семнадцати лет я думал, что могу стать звездой. Я думаю обо всех своих героях, Чарли Паркере, Джими Хендриксе… У меня было романтическое чувство о том, как эти люди стали знаменитыми»

(Жан-Мишель Баския)

Сюзанна отказывается от идеи стать художником и начинает всерьез изучать психологию, а Жан-Мишель меняет одну девушку за другой, пишет картины и ходит на все светские мероприятия города.

Теперь его уже пускают на «Фабрику» Уорхола с главного входа, а редактор журнала «Интервью», владельцем которого был Уорхол, обрывает ему телефон, умоляя о встрече. Этой назойливой девушкой оказывается Пейдж Паул. Они начинают встречаться, Баския частенько заезжает за ней на «Фабрику», и вот тогда Энди Уорхол действительно начинает интересоваться чертовым мальчишкой с открытками. Узнав о том, что Баския ищет новое жилье, он даже предлагает ему в аренду один из его домов. Ежемесячный платеж просто космический, но Баския теперь может это позволить.

Отныне Энди Уорхол повсюду появляется на публике вместе с Жан-Мишелем. Все таблоиды пишут о том, что мастер нашел себе новую игрушку.

– Они все время говорят про Седжвик. Причем здесь я? Если кто-то захотел разрушить свою жизнь наркотиками, то как я ему в этом могу помешать, – с отвращением кидает в стену очередной журнал Энди Уорхол. Жан-Мишель его успокаивает. Никто не понимает, что может связывать пожилого гения с очередной игрушкой Манхэттена. Всем нравится Баския, но все также понимают, что это лишь минутное увлечение светской хроники, забавная черная обезьянка на сцене. Энди так и говорит, а Жан-Мишель очень ценит эту честность. Их объединяет одиночество. Они всегда в центре внимания, их окружает море тех, кому хотелось бы быть их друзьями, но всякий раз, когда Энди Уорхол куда-то уезжает, он звонит лишь Жан-Мишелю.

– Зачем ты звонишь? – спрашивает его однажды Баския.

– Я просто подумал, что ты можешь беспокоиться. Я просто привык звонить кому-то и говорить, где я, чтобы не беспокоились, – честно и в то же время ужасно манерно говорит как-то пожилой художник. Он кажется настолько недосягаемо великим и странным, что невозможно даже представить его таким ужасно одиноким, каким становится Энди после смерти матери. Каким и становится вскоре Баския. Неожиданно он вдруг понимает, что его тоже окружают уже больше не друзья, но свита нахлебников. Даже Аль Диаз, с которым они без конца ссорились, теперь заискивает перед ним.

– Все говорят, что Энди использует тебя, – говорит ему однажды Сюзанна, когда они встречаются на очередной вечеринке.

– Я тоже это слышу, но почему все так думают? – смеется Жан-Мишель.

– Люди для него как краски. Он их изучает, рассматривает текстуру, играет с ними как художник. Он сделает тебя популярным, но дело в том, что это уже будешь больше не ты, – говорит ему девушка.

Через пару дней после этого Жан-Мишель отправляется в магазин на углу за сигаретами. Уже на кассе он хлопает себя по карманам и понимает, что не взял с собой бумажник.

– А ты тот самый молодой художник, про которого пишут в газетах? – спрашивает вдруг продавец. Жан-Мишель кивает и расплывается в улыбке. – Ну нарисуй мне что-нибудь за пачку,

Жан-Мишель схематично рисует на салфетке пачку сигарет за 75 центов, и получает пачку сигарет. На следующий день Жан-Мишель звонит одному галеристу, и тот рассказывает ему забавную историю о том, как он с утра уже купил картину Баския, причем намного дешевле, чем просит обычно художник.

– Утром пришел какой-то парень с твоим рисунком пачки сигарет и потребовал за него тысячу долларов. Я, конечно, купил, а пятнадцать минут назад продал его уже за пять. Одна из самых выгодных сделок в моей жизни…

– Нарисуй еще одну такую же и продай, будет вдвое выгоднее, – отвечает ему Жан-Мишель.

– Общение с Уорхолом на тебя плохо влияет, – веселится галерист.

Какой-то парень донимает его целыми днями, напрашиваясь то ли в ученики, то ли в подмастерья. В конце концов, Шенге все же добивается разрешения посмотреть на то, как Баския работает, и уже не уходит из его дома. Жан-Мишель начинает иногда разрешать ему дописывать его работы, а вскоре Шенге мастерски учится копировать стиль «лучезарного дитя Манхэттена».

Жан-Мишель много путешествует по Европе и Штатам со своими выставками, без конца знакомится с новыми людьми и ссорится с галеристами. Все они хотят от него картин, еще больше картин, и с каждым новым повышением ставок ему все страшнее заканчивать свою следующую работу. Теперь ему нужно еще больше шума и образов, а значит, и наркотиков. Энди Уорхол начинает беспокоиться за Баския, когда видит, в каком он состоянии появляется в клубах, но Баския не хочет никаких советов. От него требуют картины, а ему уже страшно писать без допинга. Начинает казаться, что весь секрет таланта сокрыт в заветном порошке, разрушающем его жизнь, отрезающем его от мира на долгие часы. Приходя в себя, он чувствует, что