Дым отечества. В поисках привычного времени - Марк Яковлевич Казарновский

– Ой, и все это вы мне расскажете?

– Да, если позволит бабушка и Хвост не будет лежать на моих ногах.

Все весело рассмеялись и стали есть праздничный пирог, испеченный хозяйкой по случаю.

В доме была тишина. В камине потрескивали поленья. Какая-то птица пела в садике, несмотря на ночное время. Парадиз, да и только.

– Эх, снега бы, – с грустью подумал Александр.

– Ну, мадам, расскажите мне про этот дом. Долго ли вы здесь живете. Ежели, конечно, это удобно, ведь кто я для вас.

– Верно удобно, – сказала раздумчиво хозяйка. – Вот я попрошу Мари идти спать, а-то уже глаза, что у Хвоста, закрываются.

– Мари, видно, привыкла слушаться бабушку. Она чинно присела перед Александром и побежала куда-то наверх. Хвост посмотрел, посмотрел, но провожать Мари раздумал. Штрудель, как оказалось, он уважал больше.

– Вот я сказала, сударь, что вы русский. Вы и подумали – видно, что-то есть у дамы к этим русским. И правильно подумали. Ну да ладно, расскажу все по порядку.

Мы из старой дворянской военной семьи. Польской. Дед мой поступил в армию Наполеона и воевал храбро. Был награжден. Вот у меня осталось, – и с этими словами мадам Доминик, так она себя назвала, показала Александру прекрасную миниатюру – портрет Императора.

– В общем, приехал дед в Париж. Император ведь был щедр, не чета последующим. Нет, нет, не говорите. Не везет Республике после великого Императора. Пожалуй, только де Голль ещё выделялся. Да с таким ростом и с таким носом любой будет хорошим президентом. Ладно, не об этом. В общем, стали мы жить в хорошем особнячке. Он и сейчас наш, только его сдают под свадьбы да гулянки. А деньги – государству. Расскажу, почему.

Дочь моя видно польскую кровь унаследовала. И гонор.

И очарование. Да она скоро приедет, с ней и познакомитесь.

В общем, стал за ней ухаживать русский художник. Правда, живет без документов. Картинки, ничего не скажу, хорошие.

И продавались хорошо. В общем, моя Жаклина влюбилась, потом – женилась. Родили они мальчика. Он сейчас в Эколь политекник. А что это такое, вы, сударь, знать должны. В общем, мальчик хороший. Гонор польский, ум французский, а сердце верно русское. Очень отзывчивый, за что его и любят все.

И вот Мари, с которой вы уже познакомились. Вообще, назвали её Маша, но я уж решила, коли во Франции живет, то пусть – Мари. Как-то ближе к народу, – и бабушка весело рассмеялась.

– Знаете что, сударь мой, давайте-ка наливочки, как вы на это смотрите?

– Мадам, только положительно. Но может я в магазин… – московские «гены» Александра проснулись. Вечер обещал быть удивительным.

– Да нет, ничего не нужно. Только вот там, за шкафом бутыль. Не затруднит вас её принести?

Наливка вишневая оказалась чудо как хороша. И разговор пошел живее. И казалось Александру, что живет он здесь, в доме, уже давным-давно. Пишет Маше сказки, гуляет с Хвостом и думает о гордой шляхтичке.

Все это пролетело в его голове после третьей рюмочки.

Когда солнечная темно-красная жидкость побежала по жилам, разгоняя грусть этого чудесного вечера.

– Ну-с, вот, значит, живем все. В Париже. Моя Жаклина, вижу – счастлива. А муж только её и пишет. Галереи его работы берут охотно, платят. И документы уже поданы, чтобы его оформить, как полагается. Да что я говорю попусту, пойдемте, я вам его работу покажу, – с этими словами старушка встала и прошли они в следующую комнату. Тихонько свистел ветер в щелях старого уже дома. Хвост под разговор, да с наливкой, задремал и не встал, чтобы пойти с хозяйкой. В комнате было тепло и тихо. Александр взял свечи и просил свет не зажигать. Он любил смотреть картины при свечах. Тогда они оживали, начинали двигаться тени.

Он увидел портрет. Женщина в бежевом платье смотрела на Алекса большими глазами. Они были печальны и невысказанный вопрос остался без ответа.

Александр стоял молча. Он ничего не мог сказать. И хозяйка молчала. Она была довольна произведенным впечатлением.

– Вот, сударь, – сказала старушка с гордостью. – Никто не проходит мимо. Все гости ахают, да редко я показываю дочь свою. Ещё загордится, – Доминик засмеялась и предложила ещё чаю. Или наливки. Уж кто как.

Но Александр не отвечал. Он вышел из комнаты, оглушенный этими глазами. Матовым цветом плеч. Откровенно сказал, что после портрета хотел бы пройтись по саду и уснуть. Но старушка должна обещать завтра историю жизни продолжить.

III.

Продолжить историю не удалось. Утром Александр сварил традиционный кофей и сел за стол. Повесть в голове уже сложилась. Он написал заголовок: «В поисках снега».

И даже уже пошла первая фраза повести: «Он искал то зиму подмосковную со снегирями, белками и повседневными, грохочущими как танк электричками…»

А дальше заскрипела дверь и два посетителя у порога скромно остановились. Конечно, Мари и Хвост. Мари, ещё стесняясь, но уже и достаточно осмелев, спрашивала тихонько, а что будет, если хрустальная туфелька разобьется. А Хвост требовал, чтобы его погладили и давали много заданий. Он их все готов выполнить. Или палку приносить, или считать, или давать лапы (он готов от радости давать даже задние), или просто – лаять.

Лаять пришлось сразу. Ворота открылись и во двор въехала «Реношка». Из которой вышла женщина. Александр вчера ночью видел её на картине.

Гости Александра с визгом и лаем бросились к приехавшей. Уже было ясно – это мама приехала.

Он смотрел через окно на даму. Стройная. Эта огромная кипа тяжелых волос. И глаза.

Мари тараторила и все рассказывала маме, что есть бедные девочки, у которых даже нет башмаков, чтобы пойти на бал. И Хвост пытался вмешаться и рассказать, мол, появился новый жилец. На-сто-ящий. И он колотил хвостом то маму Мари – Жаклин, то Мари, то бока ни в чем не повинной реношки.

Алекс снова сел за стол, но дальше первой фразы повесть не пошла. Пришлось вслушиваться, что происходит в главном доме.

В нем происходило счастье. Жаклин рассказывала маме последние парижские сплетни. И доставала вкусности. Мари все развертывала и взвизгивала. Одобрительно сопел Хвост, определяя запах грудинки, фуагры, копченой утки и иных изысков, которые в Фертей-Видаме появлялись не часто.

За обедом Доминик рассказала о новом постояльце. И спросила, не против ли, ежели пригласить его на чай.

– Конечно, мама.

– Только ты опять не влюбись, – подумала Доминик. А Жаклин села в кресло у книжных полок и стала наугад вытаскивать книги.

– Боже, какое счастье никуда не