Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

меняться. Устная история адаптивна настолько, насколько того хочет общество, а прошлое пластично. Если письменную историю можно приспособить к требованиям настоящего, то устная всегда им соответствует. Она скорее своего рода барометр общественных перемен и особенно наглядно показывает, как люди осмысляют настоящее, пересматривая прошлое[184]. Древние греки (не единственное возможное здесь сопоставление, зато самое уместное), вероятно, презирали письменное слово, запечатленное в памяти они ценили выше, поскольку полагаться на записанное считали признаком интеллектуальной лени. (По словам Сократа, записав событие на свиток, люди более не чувствуют нужды его “припоминать изнутри, сами собою”.) На ум приходят и две главные категории священных текстов индуизма: более авторитетная шрути (“услышанное”) и менее авторитетная смрити (“запомненное”). И в доисламском, и в исламском обществе устная история играла более важную роль: то, что передавалось изустно, заслуживало большего доверия и было полезнее написанного. Это позволяло идеям видоизменяться на ходу, так же как они меняются у нас в голове при устном обмене мнениями.

Прошлое народа, не имеющего традиции письменной истории, становится предметом легенд, мифов и правдоподобных предположений. Арабы всегда высоко ценили поэзию, особенно торжественные песни, и их сочинение задолго до рождения Мухаммеда (в конце VI века) стало способом фиксации событий в племенном обществе. В рифмованных касыдах увековечивались победы, поражения и великие подвиги. Многие такие сочинения носили автобиографический характер. Герои шли в бой, декламируя свои стихи, а уцелевшие товарищи запоминали их и передавали. Такие задачи, как распространение новостей, прогнозирование будущего, выражение мнения своей группы и развлечение публики, выполнялись гадателями, прорицателями и посланниками от племен. На ярмарках, празднествах, при заключении сделок и вообще везде, где было кому их слушать, профессиональные сказители демонстрировали свои возможности, декламируя ночь напролет, иногда по семь-восемь часов кряду (с кратким перерывом). Слушатели собирались в круг и внимали историям, обычно о выдающихся людях, о прославивших племя набегах, о достоинствах лошади или верблюда, о приключениях на охоте, превратностях любви, иногда о конфликтах с иностранными государствами. Нередко рассказчики их просто сочиняли, и это в целом считалось приемлемым, даже ожидаемым. (Вспоминается легкомысленное высказывание Саки: “Небольшая неточность иногда избавляет от множества объяснений”[185].) Особенно ненадежны и глубоко пристрастны были торжественные песнопения. Если впоследствии историки и полагались на подобные источники, то лишь потому, что не располагали никакими иными. Отчасти расплывчатость этих свидетельств объяснялась миграцией: кто‐то откочевывал в другие места, прибывали новые соседи.

Однако же важно отметить, что устная история необязательно менее надежна, чем письменные источники, и нельзя сказать, что устные культуры скорее склонны менять рассказы о своем прошлом или верить в мифы и легенды. Выдумывать небылицы им свойственно не более, чем культурам письменным, к тому же они на удивление устойчивы: именно потому, что знание не подвергается письменной фиксации, способность хранить информацию и в точности передавать ее у них развита лучше. Хотя может показаться, что письменные источники менее уязвимы для манипуляций, в действительности они нередко ограниченны (поскольку в прошлом грамотой владели немногие) и, как правило, не упоминают, откуда что взяли. В общем, устная история не более письменной подвержена вымыслу и переписыванию прошлого в угоду настоящему.

Исторические книги писали и там, где преобладала устная история (Месопотамия – приблизительно территория современного Ирака – первое государство, от которого нам остались письменные свидетельства). Горожанин всегда жил в мире, полном напоминаний о прошлом, от пирамид и усыпальниц, греческих и римских театров и бань, сасанидских дворцов и византийских церквей до монахов с тонзурами и странных фигур, украшающих колонны на 15‐метровой высоте. Когда население крупнейших городов достигало 10–15 тысяч человек, у жителей появлялось желание знать, как были основаны их поселения и воздвигнуты главные здания. Так появилась историография. Арабское слово тарих, “история”, можно перевести как “датирование” или “приписывание месяца”. Ta’rikh ‘ala al-sinin означало “история в ежегодных записях”, слово khabar (мн. akhbar) подразумевало байку, анекдот, а также рассказ о прошлом, имеющий в первую очередь историческое, а не правовое значение. Akhbari же назывался тот, кто записывал, собирал или передавал akhbar, – то есть историк[186].

Нередко эти ранние записи намеренно подделывались в политических целях, да и романтическая литература расцветала наряду с исторической. Если не случалось чего‐то экстраординарного (одна книга была навсегда утрачена, когда автор, уроженец Кордовы, отдал ее на хранение слуге, а тот вскоре упал в реку), готовое сочинение воспроизводилось относительно стабильно: авторы делали копии сами или платили переписчикам. Письмо было делом утомительным, и писцы в процессе работы нередко ложились вздремнуть, прекрасно понимая, что усталость дурно сказывается на почерке.

В середине II века в среде богачей стало модно собирать библиотеки. Абу-Айюб аль-Ата заполнил свой дом книгами до самого потолка – удивительно, ведь он умер в 154 году, когда прозаическая форма только складывалась. Перед смертью он сжег все книги до единой. Его примеру последовали несколько авторов, стремившихся остаться высшим авторитетом в какой‐либо сфере и не допустить, чтобы соперники воспользовались их материалами. К такой “мере предосторожности” прибегали веками: известен ряд примеров, когда престарелые ученые сжигали свои книги, оправдывая это опасениями, что их ошибки введут других в заблуждение.

Теперь поговорим об основателе ислама. Мухаммед родился около 570 года в Мекке, городе на западе Аравийского полуострова, в крайней бедности. В возрасте шести лет он осиротел, и его воспитывал дед по отцовской линии, а после дядя. Семья Мухаммеда принадлежала к бедуинскому племени курейш, разбогатевшему на торговле с соседями. По преданию, Мухаммед сначала помогал пасти стадо своей кормилицы, затем несколько лет вел дела вдовы богатого купца, на которой, к большой досаде ее родных, женился (ему было двадцать пять, ей – сорок) и прижил несколько детей. Когда сорок лет исполнилось самому Мухаммеду, архангел Джабраил (Гавриил) будто бы открыл ему, что он – посланник Господа и что ему суждено завершить дело Исы (Иисуса), Ибрахима (Авраама) и вообще всех пророков прошлого.

В 622 году, спасаясь от преследования местных многобожников, Мухаммед с еще примерно семьюдесятью семьями перебрался из Мекки в Ясриб, теперь называемый Мединой, важнейший город области, и вскоре нашел последователей, признавших его военным вождем и пророком. Через восемь лет периодических стычек с мекканскими племенами Мухаммед собрал десятитысячное войско и захватил Мекку. В последнее десятилетие его жизни (Мухаммед умер в 632 году) под власть мусульман перешла большая часть Аравийского полуострова. До тех пор арабы не имели ни собственного великого пророка, ни священного писания на своем языке. Впервые в истории государство было целиком построено на фундаменте единой религии, следовало ее догмам и прицельно занималось ее распространением.