Пушкин в Михайловском - Аркадий Моисеевич Гордин

Позднее Прасковья Александровна писала Пушкину: «Мы узнали, увы, о беспорядках в военных поселениях… Но до тех пор, пока бравый Николай будет придерживаться военного образа правления, дела будут идти все хуже и хуже. Вероятно, он не прочитал внимательно, а может, и совсем не читал „Историю Византии“ Сегюра и многих других авторов, писавших о причинах падения империи».

Она читала и Сегюра, и «других авторов». В тригорской библиотеке, заключенной в небольшие старинные шкафы, имелись произведения и «изящной словесности» – собрания сочинений русских и иностранных писателей, множество французских романов и повестей в оригинале и переводах, творения поэтов, драматические произведения, альманахи и книги по истории, естественным наукам, медицине, географии, описания путешествий, книги по философии, политике, учебники, словари, руководства, журналы. Достопримечательностью библиотеки являлось собрание календарей, подаренное Сергеем Львовичем Пушкиным.

Тригорскую библиотеку, которую начал собирать еще А. М. Вындомский, Прасковья Александровна пополняла. На многих книгах ее рукой были сделаны надписи по-французски: «Из книг Прасковьи Вындомской», «Из библиотеки Прасковьи Вындомской», «Прасковья Вульф», «Из книг Прасковьи Осиповой».

М. И. Семевский в своей «Прогулке в Тригорское» в 1866 году писал о показанной ему библиотеке: «…новых книг немного, но зато я нашел здесь немало изданий Новиковских, довольно много книг по русской истории, некоторые библиографические редкости[92], старинные издания русских авторов: Сумарокова, Лукина, „Ежемесячные сочинения“ Миллера, „Российский Феатр“, первое издание „Деяний Петра I“, творения Голикова и проч. Между прочим, по этому экземпляру и именно в этой самой комнате Пушкин впервые познакомился с жизнью и деяниями монарха, историю которого, как известно, Пушкин взялся было писать в последние годы своей жизни. Но самым драгоценным украшением библиотеки села Тригорского – экземпляр альманаха „Северные цветы“ (1825–1831 годов), все песни „Евгения Онегина“ – в тех книжечках, как они впервые выходили в свет, и с таким небывалым дотоле восторгом и любопытством перечитывавшиеся всею Россией, сочинения Баратынского, Дельвига – и все эти книги украшены надписями авторов: то „Прасковье Александровне Осиповой“, то „Алексею Николаевичу Вульфу“ с приписками: „в знак уважения“, „в знак дружбы“ и т. п.»[93]

В ноябре 1824 года Пушкин сообщал брату: «…читаю Кларису, мочи нет, какая скучная дура!» Знаменитый многотомный роман английского писателя Ричардсона «Кларисса Гарлоу» Пушкин нашел в тригорской библиотеке. Во французском переводе аббата Прево этот роман назывался: «Lettres angloises, ou histoire de Miss Clarisse Harlove. Nouvelle édition augmentée de l’Eloge de Richardson, des lettres posthumes et du Testament de Clarisse»[94]. На экземпляре первого тома романа из библиотеки Тригорского есть рисунок Пушкина – женский поясной портрет в профиль.

Состав беллетристического отдела тригорской библиотеки был достаточно характерен для эпохи. Здесь имелись все романы, которые питали мечтательную натуру Татьяны Лариной.

Через несколько лет в неоконченном «Романе в письмах» Пушкин от имени героини писал: «Надобно жить в деревне, чтобы иметь возможность прочитать хваленую Клариссу. Я благословясь начала с предисловия переводчика и, увидя в нем уверение, что хотя первые шесть частей скучненьки, зато последние шесть в полной мере вознаградят терпение читателя, храбро принялась за дело. Читаю том, другой, третий, – наконец добралась до шестого, – скучно, мочи нет». Это впечатления самого Пушкина от чтения взятой в тригорской библиотеке «Клариссы Гарлоу». Почти дословно то, что в письме брату: «…мочи нет, какая скучная дура!»

Прасковья Александровна предоставила свою библиотеку в полное распоряжение Пушкина, старалась помочь ему чем могла. Она сумела оценить его как человека и поэта, поняла и полюбила его, принимала близко к сердцу его невзгоды и горести, всячески старалась помирить его с отцом, считая, что их взаимная неприязнь – результат рокового недоразумения. Жуковский писал ей: «И кажется мне, что в этом случае все виноваты. Я увижусь с Сергеем Львовичем и скажу ему искренно, что думаю о его поступках; не знаю, поможет ли моя искренность. А ваша дружба пускай действует благодетельно на нашего поэта». Прасковья Александровна с готовностью ему отвечала: «Желаю искренно, чтоб советы ваши приняты были Сергеем Львовичем и исполнены. Мне приятно было заметить из письма вашего, что мы с вами совершенно согласны во мнении насчет несогласия сих двух особ – отца и сына. Сергей Львович думает, и его ничем не можно разуверить, что сын его не любит; а Александр уверен, что отец к нему равнодушен и будто бы не имеет попечения о его благосостоянии… Быв лишь чуждая и посторонняя совершенно между ними, я более правды говорила любезному нашему анахорету, чем он выслушал от своей нежной Надежды Осиповны. – Я живу в двух верстах от Михайловского, и он бывает у меня всякий день»[95]. В одном из писем Пушкин рассказывал В. Ф. Вяземской: «В качестве единственного развлечения, я часто вижусь с одной милой старушкой-соседкой – я слушаю ее патриархальные разговоры». В это время Прасковье Александровне было 43 года.

В старших дочерях Прасковьи Александровны и в ее падчерице Пушкин нашел тот тип уездных барышень, который описал в «Онегине», затем в «Барышне-крестьянке», где есть такие строки: «Те из моих читателей, которые не живали в деревнях, не могут себе вообразить, что за прелесть эти уездные барышни! Воспитанные на чистом воздухе, в тени своих садовых яблонь, они знание света и жизни черпают из книжек. Уединение, свобода и чтение рано в них развивают чувства и страсти, неизвестные рассеянным нашим красавицам. Для барышни звон колокольчика есть уже приключение, поездка в ближний город полагается эпохою в жизни, и посещение гостя оставляет долгое, иногда и вечное воспоминание. Конечно всякому вольно смеяться над некоторыми их странностями; но шутки поверхностного наблюдателя не могут уничтожить их существенных достоинств, из коих главное: особенность характера, самобытность (individualité), без чего, по мнению Жан-Поля, не существует и человеческого величия. В столицах женщины получают, может быть, лучшее образование; но навык света скоро сглаживает характер и делает души столь же однообразными, как и головные уборы».

Тригорское давало Пушкину и дружеское участие, и отдохновение, и материал для творчества.

Аннет и Зизи Вульф были не похожи друг на друга, каждая обладала ярко выраженной индивидуальностью. Формированию их характера много способствовали домашнее воспитание, близость к природе, деревенская свобода и чтение.

Особенно много читала ровесница Пушкина Анна Николаевна. Она была мечтательница, в детстве воображала себя героиней любимых книг, мечтала выйти замуж только за принца или «исторического героя вроде Нумы Помпилия или Телемаха». Романтическая и замкнутая, она была способна на сильное, глубокое чувство, что доказала ее