Локомотивы истории: Революции и становление современного мира - Мартин Малиа

результате такого сочетания демонизации и канонизации историческое значение фигуры Мюнцера было сильно преувеличено и искажено. В своё время он являлся второстепенным персонажем, паразитом, а не лидером Крестьянской войны. «Дело Мюнцера» больше сотворено в историографии, чем взято непосредственно из летописи истории. И это не единственный пример проблемы, созданной путём ретроспективного анализа. Мы ещё не раз столкнёмся с таким историографическим «творчеством», включая изображение Октября 1917 г. как глубокой социальной революции, а не большевистского переворота.

Вскоре после того, как в Саксонии произошёл первый сопутствующий Реформации всплеск радикализма, за ним последовал второй, в Швейцарии. Новый раскол, который противники быстро окрестили анабаптистским, возник, как и первый, из-за осторожности реформаторов-магистров, возлагавших надежды на поддержку светских властей. В конце концов, Цвингли производил реформу церкви в Цюрихе поэтапно и всегда с согласия городской олигархии. Однако ослабление существующих структур неизбежно подталкивало к действиям менее терпеливых сторонников протестантства. И в 1523 г. — как раз когда Цюрих официально объявили «реформированным» — группа во главе с мирянином Конрадом Гребелем, образованным человеком из хорошей семьи, подняла вопрос о крещении детей. Новый Завет гласил, что условиями для крещения являются покаяние и вера в Христа, а его следствиями — сошествие Святого Духа, отпущение грехов и общая благодать для крещёных. Ребёнок, утверждали сторонники Гребеля, не может ни верить Слову Божьему, ни понимать его. Поэтому крестить надо преданных Богу взрослых. Однако крещение детей составляло основу любой церкви, сосуществующей с обществом, отказ от него расторгал гражданские узы, сплачивающие христианско-муниципальную общину Цюриха. Посему ни Цвингли, ни городской совет не могли пойти на крещение взрослых, что в условиях того времени являлось фактически «перекрещиванием». В их глазах это означало отделение от общества и уход в сектантские распри. Гребель и его сторонники отвечали, что в Писании речь идёт только о крещении взрослых и лишь оно одно может быть основой для церкви истинно избранных. В 1525 г. был устроен диспут между Цвингли и Гребелем и Цвингли, конечно, провозглашён победителем. Тогда Гребель и его последователи публично совершили собственное повторное крещение. За неповиновение их изгнали из Цюриха, а повторное крещение объявили тяжким преступлением, которое карается смертью через утопление. Не сумев захватить цюрихскую церковь, швейцарские анабаптисты рассеялись к северу до германского Рейнланда и Нидерландов и к востоку — в Австрии и Моравии. Повсюду, где распространялось это движение, возникали разнообразные местные секты с широким спектром доктринальных убеждений (впитавших в конечном счёте и наследие Мюнцера и Карлштадта). Однако нигде их приверженцы не отличались многочисленностью, не говоря уже о достижении большинства. На любой конкретный момент времени они, вероятно, составляли менее 1% населения[87]. Крещение взрослых, по правде говоря, — принцип для секты, но никак не для церкви.

Вообще-то программа анабаптистов доводила «магистерскую» теологию всеобщего священства до логического конца: полное упразднение обрядовой и жреческой церкви в пользу демократических конгрегаций преданных верующих, повторно крещённых во взрослом возрасте[88]. Радикалы уходили от Слова Священного Писания к непосредственному вдохновению Святым Духом. Соответственно они добивались реформы за рамками существующих светских структур. К тому же их движение не имело единой организации, не старалось приноровиться к обществу. Это была секта, группировка избранных, которая самонадеянно ставила себя вне современного ей общества. Не признавая общества, анабаптисты не признавали и никаких клятв и обетов. Они также являлись типичными милленариями в самом буквальном смысле слова, ожидая скорого конца света и второго пришествия Христа. Будучи сектой избранных, они вдобавок не верили в предначертание — только в свободу отдельного человека выбрать вступление в секту. В этом отношении вопрос о том, следует ли считать движение анабаптистов частью Реформации или возрождением более ранних средневековых ересей, остаётся спорным.

Первоначальный швейцарский анабаптизм возник в 1525 г. во время Крестьянской войны и распространился в южной Германии в ходе последующих репрессий 1526–1527 гг. Памятуя об этом печальном опыте, первые анабаптисты исповедовали пацифизм. Однако их движение, основываясь на категорическом неприятии окружающего мира, почти неизбежно несло в себе потенциал для насильственной борьбы с его пороками. Собственно, потенциал насилия был заложен в общей динамике Реформации. Когда реформаторы, настроенные сколь угодно мирно, пытаются коренным образом изменить нравственные устои общества, их наименее терпеливые последователи всегда испытывают искушение применить силу. Этот потенциал впервые проявился в действиях Карлштадта и «пророков» Цвиккау. А его особый анабаптистский вариант достигнет кульминации в Мюнстерской коммуне.

Революция «простого человека»

В такой сумбурной и стремительно обостряющейся атмосфере Реформация в 1524–1525 гг. распространилась из крупных и мелких городов в деревню, в крестьянскую среду. Точнее, произошло слияние городского и крестьянского радикализма. При этом и в городе, и в деревне религиозное реформирование стало означать связывание населения общинными узами. Революция, запущенная Лютером, теперь воспринималась широкими массами прежде всего как революция «простого человека» (dergemeine Mann), под каковым понимался не только обычный человек из низших классов, но и член «общины» или «коммуны» корпоративного города или прихода[89]. Подобная демократизация, несомненно, весьма напоминала ситуацию в Богемии в 1419–1420 гг. Этот религиозно-коммунальный всплеск придал периоду расцвета немецкой Реформации полуреволюционный характер. В нём приняли участие представители всех корпоративных категорий, от самой верхушки до низов сословной структуры. В какой-то момент они, казалось, собрались выступить против старой церкви единым фронтом.

Прелюдией к ожидаемому всеобщему восстанию послужил мятеж имперских рыцарей фон Гуттена и фон Зиккингена. В 1523 г. эти дон-кихоты из приходящего в упадок сословия ополчились против одного из князей церкви — курфюрста-архиепископа Трирского. Так как учение Лютера подорвало позиции «первого сословия» в империи, дерзкая парочка решила секуляризовать архиепископские земли в пользу массы рыцарства юго-западной Германии. Они также стремились создать прецедент для ликвидации других многочисленных и обширных церковных княжеств. Однако их военная авантюра закончилась весьма плачевно: архаичная фигура вольного имперского рыцаря не шла ни в какое сравнение с новыми наёмными войсками императора.

Главным же восстанием стала Крестьянская война 1525 г. Это действительно было самое масштабное и наиболее радикальное социальное движение в Европе до Французской революции. Ранке не менее убедительно, чем Энгельс, доказывал его центральное место в немецкой истории и признавал его подлинно революционный характер. Вспыхнув осенью 1524 г. на Боденском озере, пламя мятежа уже на следующий год перекинулось в Швабию и южную Германию, затем на север в Тюрингию и Саксонию, на восток в Австрию и Тироль, на запад в Эльзас. На Верхнем Рейне крупные крестьянские волнения происходили и ранее: в различные периоды с 1490 г. там поднималось «знамя башмака» (с изображением тяжёлой обуви, которую обычно носили крестьяне); уже