Суворов — от победы к победе - Сергей Эдуардович Цветков

отказ. Духовенство два раза самостоятельно пыталось покинуть замок: первый раз оно было встречено выстрелами поверх голов, во второй — прицельной стрельбой. Многие священники и монахи получили ранения. Шуази отвечал жестокими вылазками, но они лишь ухудшили его положение, увеличив в замке количество раненых.

В одну из таких вылазок молодой капитан Лихарев, командир роты суздальцев, оробел и бежал, а его рота понесла сильные потери. Суворов посадил его под арест. Через четыре месяца перед Суздальским полком был зачитан суворовский приказ: капитана Лихарева за трусость надо бы отдать под суд, «но так как у него иного дурного умысла не было, он находится давно под арестом, молод и в делах редко бывал, то выпустить». Несмотря на свою ненависть к «ретирадам»[30], Александр Васильевич снисходительно относился к робости необстрелянных.

Впрочем, и русские не могли вести правильную осаду — у Суворова не было осадной артиллерии. Идти же на штурм, не пробив в стене брешь, было безрассудно; к тому же из 2 тысяч человек только 800 были пехотинцами. Оставалась лишь блокировать французов, но это значило, неизвестно на сколько времени приковать к краковскому замку свои главные силы.

Суворов решился на штурм, назначив его на 18 февраля. Начиная с 1-го числа устраивались ложные тревоги для того, чтобы утомить конфедератов и притупить их бдительность. 18 февраля в 2 часа ночи три русские колонны двинулись к замку. Первая колонна сумела прорубить топорами ворота, но вслед за тем, вместо того чтобы броситься в штыки, вступила с конфедератами в перестрелку, в которой удачливее оказались поляки. Во второй колонне почему-то не оказалось начальника, и солдаты не отважились на штурм. Третья колонна смело лезла по лестницам прямо в амбразуры на пушки, но и здесь упорство поляков взяло верх. В 6 часов утра русские отступили, потеряв 150 человек одними убитыми.

В письме Бибикову Суворов оправдывал свое решение о штурме: если осаждать, то в год и трех крепостей не отобрать (хотя знал, что в замке уже ели конину и ворон). Штурм отчасти объясняется тем, что вокруг Кракова бродили отряды конфедератов, и Суворов сам как бы находился в осаде. Не стоит сбрасывать со счетов и моральное воздействие штурма на противника и на своих солдат. Но главное значение неудачи в другом — это был редчайший случай, когда Суворов нарушил собственные военные принципы: полагаясь только на внезапность и храбрость, не подготовил должным образом атаку. Урок пошел ему на пользу, больше таких штурмов он не устраивал никогда.

В начале апреля к Суворову прибыли орудия большого калибра. Скрытно была воздвигнута бреш-батарея. Своим огнем она обрушила часть стены и вызвала в замке пожары. Положение Шуази становилось с каждым днем все отчаяннее. Среди его голодных солдат возник заговор, и Шуази пришлось расстрелять зачинщиков. Письмо Виоменилю с просьбой о помощи было перехвачено казаками.

Суворов на этот раз не спешил со штурмом. Лихое предприятие Шуази и стойкость осажденных вызвали в нем уважение к заморенному противнику. В замок были посланы условия капитуляции, в случае отказа Суворов грозил всех истребить.

Угроза подействовала. Видя невозможность дальнейшего сопротивления, Шуази 12 апреля подписал капитуляцию. Гарнизон разоружился. Шуази и его офицеры ожидали самого Суворова, чтобы вручить ему свое оружие. Александр Васильевич подъехал к ним, но шпаг не принял. Спешившись, он обнял и расцеловал Шуази и его подчиненных и заверил, что будет «содержать их весьма ласково».

Взятие краковского замка нанесло смертельный удар силам конфедерации. Еще раньше провалилась затея К. Пулавского с похищением короля для того, чтобы объявить его лишенным короны. Около 30 конфедератов под видом мужиков пробрались в Варшаву и в одну из ночей устроили засаду на Станислава-Августа, возвращавшегося во дворец от канцлера Чарторийского. На Медовой улице они напали на королевскую карету. Небольшая охрана была легко перебита, прислуга разбежалась. Короля вытащили за ноги из кареты; он сопротивлялся и получил легкий удар саблей по голове, после чего его поволокли по грязи в середину толпы. При этом конфедераты громко разговаривали по-русски и говорили высовывавшимся из окон горожанам, что они-де русские солдаты, поймавшие дезертира. Короля посадили на коня и повезли за город, где их ждала карета. Но по пути лошадь, на которой сидел Станислав-Август, упала в ров и сломала ногу. Пока короля пересаживали на другую лошадь, большая часть отряда отъехала далеко вперед, и с ним осталось всего шесть человек. Продолжая путь, они заблудились и попали в болото. Здесь похитителям послышались звуки погони. Минуту спустя король остался наедине с неким Косинским, в котором долг еще боролся со страхом за свою жизнь. Станислав-Август стал умолять его о спасении. Косинский, словно опомнившись, упал к его ногам. Этой же ночью король возвратился в Варшаву.

Неудавшееся похищение короля дало повод России, Австрии и Пруссии для проявления дальнейших «забот» о безопасности его величества и сохранении спокойствия среди его подданных. В начале мая 1772 года 40 тысяч австрийцев начали движение к Кракову, 20 тысяч пруссаков оккупировали северные области Польши, русские войска двигались со стороны Литвы.

Суворов получил приказание Бибикова не уступать австрийцам ни пяди польской земли. Сделать это было нелегко. Суворов выставлял команды на пути австрийцев, но те просачивались сквозь них «с отменною вежливостию». Территориальные препирательства вконец измучили Суворова, чувствовавшего отвращение к дипломатии. Он просит Бибикова дать ему «такое философское место, чтобы никому не было завидно». Австрийская «вежливость» сидит у него в печенках, грозный победитель конфедератов пасует перед дипломатическими увертками. «Я человек добрый, отпору дать не умею… Простите мне, пора бы мне на покой в Люблин. Честный человек — со Сретеньева дня не разувался: что у тебя, батюшка, стал за политик? Пожалуй, пришли другого; черт-ли с ними [австрийцами] сговорит».

России, связанной по рукам и ногам войной с Турцией, пришлось признать австрийскую и прусскую оккупацию польских земель. 5 августа 1772 года произошел первый раздел Польши. Идея раздела принадлежала Фридриху. России расчленение Польши было невыгодно, так как в результате побед над конфедератами вся Польша мало-помалу подпадала под ее влияние. Но угроза австро-турецкой коалиции при неблагожелательном нейтралитете Пруссии заставила Екатерину II согласиться на раздел. Пруссия получила земли по обе стороны нижнего течения Вислы, Австрия — всю Галицию и часть Краковского и Сандомирского воеводств, к России отошли часть белорусских и прибалтийских земель. Речь Посполитая была бессильна отстоять свои границы. Сейм утвердил акт раздела, несчастный Станислав-Август подписал его только после угрозы Екатерины II ввести в Польшу 50 тысяч солдат. Последовавшие вслед за тем пятнадцать лет мира послужили некоторым утешением униженным полякам, но дни Речи Посполитой были уже сочтены.