Суворов — от победы к победе - Сергей Эдуардович Цветков

человеком, его возраст по меркам того времени считался уже пожилым, и весь его образ жизни носил отпечаток привычек, что называется, убежденного холостяка, целиком подчиняясь интересам службы и его неровному, холерическому темпераменту. Суворов вставал до рассвета, никогда не позже 4-х часов. Постелью ему служила охапка свежего сена определенной высоты и окружности, покрытая простыней; под голову он клал подушку, а укрывался плащом. Спал Суворов совершенно раздетый, без рубашки. Летом и осенью, доколе позволяла погода, жил и спал в палатке. Проснувшись, окатывался ледяной водой, одевался в несколько минут и полчаса бегал по дому или по улице. Александр Васильевич отличался чрезвычайной опрятностью, обливания водой повторял несколько раз в день. Носил обыкновенно один только мундир и не надевал ни шлафорка, ни сюртука, ни перчаток; плащ или шубу брал с собой в дорогу в зимнее время, но и тогда пользовался ими довольно редко. После разминки он выпивал несколько чашек чаю и занимался делами. Обедал в разное время — от 7 до 11 часов утра. Перед обедом выпивал рюмку-другую любимой тминной водки и закусывал редькой с постным маслом, приговаривая: «Помилуй Бог, как хорошо закусывать редькой с постным маслом!» Стол его был прост и состоял из 4–5 блюд (жаркое, рыба, похлебка, каша), подаваемых в небольших горшочках. Постился Суворов всегда очень строго, рыбу любил и в скоромные дни. Табак не курил, а нюхал и был очень разборчив в его качестве. После обеда, всегда, когда позволяли обстоятельства, отдыхал несколько часов, снова раздевшись. Остальную часть суток был очень подвижен, деятелен, никогда не мучился вопросом, как убить время: проверял караулы, обучал солдат, вел переписку, читал. На многолюдные светские рауты и балы старался не ходить, но если звали, то не отказывался и был там весел и любезен. Любил потанцевать («попрыгать»), в карты играл редко, только из угождения. Вина почти не пил, но любил английское пиво, а из обычных напитков — квас и чай. Начиная с 1770-х годов прибавил к своим странностям еще одну — возненавидел зеркала и не заходил в дом, пока хозяева не занавесят их. Видимо, делал это по той же причине, по которой Фридрих II под старость стал употреблять румяна. Примерно в то же время Суворов так же перестал носить с собой часы и деньги.

До сих пор в его жизни женщинам не отводилось никакого места. «Я солдат, не знаю ни племени, ни роду!» — отвечал Суворов на неизбежные вопросы о причинах своего затянувшегося одиночества. Мы уже видели на примере собственного признания Александра Васильевича, что он избегал женщин, или в лучшем случае был с ними только «почтителен». Нет никакого намека на какую-нибудь сердечную привязанность вплоть до самой его женитьбы. Этим аскетизмом Суворов напоминает одного из своих любимых героев-образцов — Карла XII, короля-девственника, в 18 лет вошедшего в походный шатер, как монах входит в келью для того, чтобы больше не покидать ее. Образ жизни Суворова с необходимостью вытекал из этого своеобразного обета воздержания, являясь мирским вариантом умерщвления плоти. Изнеженная чувствительность века как-то совершенно не отразилась на нем, хотя Александр Васильевич и был усердным читателем изящной литературы. Сам он отнюдь не отрицал в себе способность к чувству, но его взгляды на семейные отношения вряд ли далеко отходило от библейского сурового воззрения на брак, как на способ «не разжигаться», оправданный исключительно рождением потомства.

Нет сомнения, что семейные дела сына устроил Василий Иванович. Отправляясь в Москву, Александр Васильевич, кажется, не представлял, зачем вызывает его отец; по крайней мере, какой-то предварительной переписки между ними с обсуждением женитьбы не сохранилось. Суворов был послушным сыном и женился так же стремительно, как жил: 18 декабря состоялась помолвка, 22-го — обручение, а 16 января уже сыграли свадьбу. Понятно, что о взаимных чувствах супругов говорить не приходилось, оба уступили настояниям родителей.

Избранницей Александра Васильевича, или, вернее, Василия Ивановича, стала дочь отставного генерал-аншефа князя Ивана Андреевича Прозоровского, Варвара Ивановна. Прозоровские были не самой завидной партией: семья была обременена долгами и могла дать за Варварой Ивановной всего 5 тысяч рублей приданого. Для Василия Ивановича подобные соображения не могли быть пустячным обстоятельством, но, видимо, его привлекали связи Прозоровского: брат его жены был вице-канцлер Александр Михайлович Голицын. Кроме того, Василий Иванович был уже в том возрасте, когда хочется понянчить внуков и это желание, конечно, сыграло не последнюю роль в спешке с женитьбой сына.

Варваре Ивановне исполнилось 24 года. По описанию современника, это была «красавица русского типа, полная, статная, румяная; но с умом ограниченным воспитанием, исключавшим для девиц всякие знания, кроме умения читать и писать». Судя, однако, по ее портретам, «красавицей», да еще «русского типа», Варвара Ивановна никогда не была, что же касается ее образования, то вот образец ее грамотности — письмо к своему дяде А.М. Голицыну по поводу свадьбы с Суворовым: «Я, милостиваи Гасударь дядюшка, принашу маие нижайшее патъчтение и притом имею честь рекаменъдавать в вашу миласть алексъандра василиевича и себя такъжа, и такъ астаюсь, милостиваи государь дядюшка, пакоръная и веръная куслугам племяница варъвара Суворава». Пожалуй, учителям русского языка подобная орфография не будет в диковинку и в нынешний век, и это письмо интересно лишь в отношении того, насколько образование Варвары Ивановны мало соответствовало начитанности ее мужа.

Не лучше дело обстояло и с более важным, духовным родством. О жизни, в том числе семейной, Варвара Ивановна судила весьма легкомысленно. Трудно сказать, шло ли это от ее натуры или от безалаберного воспитания, которое Суворов позже определял, как «безумное… без малейшего просвещения в добродетелях и пороках». И если Александр Васильевич мог пленяться хотя бы внешностью супруги, то Варваре Ивановне ее муж должен был казаться лишь старым, невзрачным, крайне худым, сутуловатым чудаком. Увы, так оно и было на самом деле. Варвара Ивановна не понимала Суворова, который к тому же в быту был крайне неуживчив, отличался тяжелым характером и часто, как мы увидим впоследствии, был невыносим для своего домашнего окружения. И хотя женитьба первое время подействовала на Суворова, как и на всякого мужчину, благотворно, в конечном счете она не принесла обоим супругам ничего, кроме взаимных обид и разочарований. Александр Васильевич разделил общую судьбу выдающихся людей — его личная жизнь оказалась несчастной.

В феврале Суворов возвратился в Гирсово, где через месяц получил рескрипт Екатерины II о производстве в генерал-поручики. Пределы самостоятельности Суворова раздвинулись еще шире, и Румянцев поручает ему совместные действия с генерал-поручиком Каменским на том берегу Дуная. Дивизия Репнина должна была по первому требованию Александра Васильевича идти ему на помощь. Румянцев предоставлял Суворову