Пожарский-2 - Владимир Олегович Войлошников

Байдой какой-то меня накрыло — и всё. Да сперва, вроде, не так и страшно было. Просто застрял в многоглавой форме. И даже как будто прикольно — всегда есть с кем поговорить. А вот в последние годы тяжко стало. Старею, что ли. Один гундит без конца — то морали читает, то помирать собирается, и всё-то ему не так, и мир бренный…

— Пиштец.

— Не то слово. А второй — сам видел, злой как дэв, каждому в горло впиться готов. Заткнись, сука! — Горыныч тюкнул сверху агрессивную голову и немножко успокоился. — Зря я на крепкий алкоголь перешёл. Он, по-моему, только психованнее стал.

— Выпиваешь, чтобы их меньше слышать?

— П-х, выпиваю! — Змей ухмыльнулся. — Бухаю по-чёрному! Сижу потом у озера, пою…

— Хором невпопад? — попытался пошутить я.

— Если бы хором! — горько воскликнул Змей. — Каждый своё орёт, пока не отрубится.

«Отрубится» — щёлкнуло у меня в голове.

— Змей! А чё сидим-то на жопе ровно⁈ Ты помнишь, как Гидру лечили, когда у неё тени разума начали на основное сознание наползать?

— Ха! — Горыныч во вкусом отхлебнул из бокала, причмокнул. — Мы с Кошем давно эту тему мусолим…

— А вы общаетесь?

— Да-а, прилетает он, раз в месяц-два, смотрит меня. Иногда — так, на яблочко по блюдечку мне звонит, я если его не закину куда-нибудь, отвечаю. Он тоже сразу про Гидру вспомнил, пытался мне лишние рты ампутировать — не поверишь, начали множиться, до двенадцати дошли.

— Это ж твоя боевая форма?

— Ну! Мало того, что много — так ещё резкие, как понос, злобные. Еле прижгли.

— А чем прижигали?

— Как — чем? Ты помнишь, как перед уходом ему сердце Кинич Ахау отдал? Он в него всю лишнюю энергию смерти вливает — полыхает сердечко, будь здоров! Им и прижигали. Но меньше трёх — никак. Если перестараться — снова четвёртая вылазит. И такие наглые стали, хоть ляг да помирай…

— И всё-таки у Алкида же получилось.

— Так то ж Алкид был! — Змей снова налил себе в бокал и с удовольствием выпил. — Божественная кровь… К тому ж у него ж не просто особый факел, а ещё и меч легендарный имелся!..

Повисла небольшая пауза, Змей довольно поглаживал себя по животу и смотрел, как я на него таращусь. Поёрзал. Оглянулся.

— А чё ты, Мить?

— Горыныч! Чё тупим⁈

Кош, конечно же, читал лекцию. Это же естественно! Что может быть лучше в вечер воскресенья, чем лекция о здоровом образе жизни⁈ Увидел раскрывающийся неровный портал — офигел. Конечно! Змей со своей природной ловкостью поставил его прямо на центральный пятачок зала-амфитеатра, с которого вещал наш легендарный целитель. А неровный — потому что Змей с утра уже принял на грудь изрядную дозу сорокоградусной брусничной, а вином заполировал, и теперь его немножко развозило.

— Уважаемые слушатели, — тревожно объявил Кош, — я вынужден прервать доклад и просить вас покинуть помещение. Здесь у меня сложный рецидивирующий случай…

И все встали и пошли, недовольные. А ведь полный зал был!

— Ёшкин колупай, кто бы мне сказал восемьсот лет назад, что Кош лекциями про здоровье будет такие толпы собирать — не поверил бы, — пробормотал я.

Видимо, недостаточно тихо. Или Кош и вправду достиг того уровня слуха, которого когда-то хотел — когда даже мышиный шаг сможет слышать, потому что он резко бросил осматривать Горыныча и устремился ко мне.

Высокий — выше меня даже, сухой, нет — поджарый. Взгляд пронзительный. Я смотрел на него с усмешкой:

— Будешь так свирепо меня глазами сверлить — повешу твою личину в уборной, на случай запора.

Кош поднял брови домиком и как-то весь сморщился:

— Дмитрий⁈

— Вот что требовалось! Сдохнуть и восемьсот лет отсутствовать — сразу «Дмитрий»! А то всё «Дурак» да «Дурак»…

Кош, к моей неловкости, порывисто обнял меня и заплакал:

— Митька! Ты прости меня, старого дурака, недоглядел ведь я… Закрутился, заговор проморгал — а потом уж поздно… Внук-то твой… Смотрел я мальчишку, целить пытался — никаких шансов.

— Ты тело-то не узнаёшь, что ли?

Он отстранился и уставился на меня более внимательно, синевато засветившимся взглядом:

— Да к… да как же так?.. Митя?.. Это ты⁈

Пришлось рассказывать историю по второму кругу. Змей тем временем пил чай с протрезвином из ведёрной кружки и приходил в себя.

Кош начал в волнении хрустеть суставами рук, тереть подбородок и бегать по кругу:

— Удивительный феномен! Удивительный… — он остановился и снова впился в меня взглядом: — И, говоришь, проходимость каналов начала восстанавливаться?

— Измеритель говорит, что да.

— А вдруг он у тебя испортился?

— Измерители не портятся.

— А! Мой жизненный опыт говорит, что всё в мире рано или поздно может испортиться. Давай-ка моим проверим! — он бросился к большому шкафу и вытащил гранитную плитку. — Клади руку!

— Не учи учёного. Ну, что я говорил? Тридцать семь-тридцать восемь!

— И мана в накопителе — два? — поражённо спросил Кош.

— Это уже два. А два часа назад было ноль.

— А это всё потому, что он кувыркался с девочкой, которая его нечаянно, простите, высосала, — сдал меня Змей и меленько захихикал.

— Да ладно! — отмахнулся я. — Ну, высосала. Дело наживное. Зато какая девочка!

— А знаешь, куда он её привёл? — с подначкой спросил Змей Коша и тут же ответил: — На наше место! У меня аж бздынькнуло сразу!

— Что-то долго у тебя бздынькало, или ты пешком шёл?

— Не-е, — Змей с досадой потряс головами в наволочках. — Пока проснулся, пока спорил…

— Это хорошо, что