Моя Америка - Шерман Адамс

Я пересек всю страну и провел несколько дней со своей семьей в Хартфорде. Гетто в северной части города выглядело так, словно было охвачено героиновой эпидемией. Молодые парни сидели в бильярдных залах и тупо смотрели перед собой. Многие мои друзья стали наркоманами, их интересовали только наркотики. Еще до того, как наш поезд пришел на станцию, мой школьный товарищ, ехавший в том же вагоне, попросил меня взять небольшой пакет. Я знал, что в нем находится героин, и отказался включиться в аферу с контрабандой наркотиков.

Дома дела шли нормально, все работали и чувствовали себя хорошо. Я сбросил форму и не носил ее, пока находился в Хартфорде. Сходил в кино и посмотрел фильм «Военно-воздушная история» с участием Джеймса Стюарта. Во время фильма я заснул, а пока спал, на экране ревели в воздухе «Б-36» и «Б-47», спасая мир и даруя ему свободу.

Продолжая поездку на Юг, я сошел в Сент-Луисе, чтобы сделать пересадку на другой поезд. У меня было три часа свободного времени. Пошел в привокзальный ресторан, чтобы что-нибудь выпить и немного отдохнуть. Уселся за столик, но белая официантка, подошедшая ко мне, сказала, что здесь не обслуживают негров. Мне ничего не оставалось, как пойти в другой ресторан, но и там я услышал те же слова. В городе процветал расизм, как и во всех городах на Юге.

Поезд «Хьюстонский орел» вез меня в Техас. Посреди ночи я проснулся от сильного толчка и выглянул в окно. Поезд остановился. Он уже находился на территории, где процветал апартеид. Черные носильщики низко кланялись и подобострастно улыбались белым. Везде красовались таблички «только для белых» и «только для цветных» — на каждом туалете и в каждом зале ожиданий. Когда поезд покидал станцию, я увидел написанное на большом щите ее название — «Литтл-Рок». Попытался заснуть, но никак не мог — меня охватили волнение и страх перед Югом.

В полдень следующего дня поезд прибыл в Хьюстон. Я был голоден как волк и пошел перекусить. Не нашел ресторана для цветных и возвратился в зал ожидания для цветных голодным и злым.

Вскоре объявили об отправлении нашего поезда «Орел долины». В нем имелась бутербродная. Места для белых и цветных были отделены друг от друга соответствующими табличками; я сел на «белый» стул, чем привлек гневные взгляды белых пассажиров.

Путь вдоль побережья Техаса к мексиканской границе занял 12 часов. За окном пробегали кадры, будто вырезанные из старого ковбойского фильма. Протянувшаяся на много миль изгородь из колючей проволоки и бездонное синее небо, кактусы и ковбои с охотничьими ружьями у седла. То там, то здесь на фоне пасущегося скота возникали нефтяные вышки. Поезд прошел мимо самой крупной в мире скотоводческой фермы, находящейся в частном владении шведско-американской семьи Клебергов.

За окном мелькали таблички с испанским и английским текстом: «Частная собственность. Проход воспрещен». Впрочем, в свои колоссальные владения техасские миллионеры допустили работающих на них нищих мексиканских крестьян, бедных ковбоев, скоростную дорогу № 77 и базу ВВС «Хэрлиген».

Когда поезд прибыл в Хэрлиген, солнце было на закате, температура воздуха — около 40 градусов. Здесь разместилась самая крупная база ВВС США по подготовке штурманов: около 10 000 офицеров и кадетов учились штурманскому делу. Я начал службу в отделе кадров.

Командира моей эскадрильи звали Джеймс Эдвардс, он родился в Нью-Йорке. Мой непосредственный начальник, сержант, был родом из Техаса. Когда он просматривал мои документы, я обратил внимание, как у него сморщился лоб, и понял, что мы не сможем стать друзьями.

— Адамс, — сказал сержант. — Я вижу, ты хлюпик, да еще разглагольствуешь о расизме. Не вздумай болтать со мной о сегрегации. Сегрегация — это здесь закон. В чужой монастырь со своим уставом не ходят, понятно?

Я ненавидел Хэрлиген. Там были две главные улицы и два разных города. Наш и их. Черно-коричневый и белый.

В белом городе в прекрасных ресторанах обедали и ужинали богатые плантаторы, скотопромышленники и летчики. В кинотеатрах с кондиционерами они смотрели последние голливудские фильмы. Большинство ресторанов в этой части города неохотно обслуживали мексиканцев и совсем редко негров. В кинотеатрах негры и мексиканцы вынуждены были сидеть на балконе.

«Цветная» часть города начиналась по другую сторону железной дороги, принадлежавшей Уолл-стрит. Там находились мексиканские рестораны, пивнушки, кинотеатры и два помещения для проведения боксерских матчей.

Музыка звучала повсюду в мексиканско-негритянском городе. Как только человек переходил железнодорожные пути, он сразу же слышал звуки народных мелодий. Мексиканцы в красочных костюмах и сомбреро ходили по улицам и за несколько центов пели собиравшейся толпе. Чернокожий мальчик-калека водил по пивным слепого исполнителя блюзов и выпрашивал серебряные монетки. Боковые улочки цветного города были самыми ужасными из тех, что мне доводилось видеть. Они превосходили по убожеству даже Саммерхилл, где я вырос. На улицах, не имевших тротуаров, выстроились ряды готовых вот-вот развалиться лачуг, сколоченных из дощечек от ящиков и ржавых железных листов. Эта картина напоминала бантустаны в Южной Африке.

Да, белые располагали в этом городе свободой и властью. Нам же оставались музыка и слезы.

База ВВС «Хэрлиген» должна была стать моим постоянным местом службы на четыре года. Но мне невыносимо было жить в Техасе. Я ненавидел расизм и не думал сдаваться, стремился стать свободным или покинуть Техас в гробу, накрытом флагом США.

Каждый раз, когда мне доводилось бывать в городе, н неизменно заходил в туалеты для белых и пил из фонтанчиков с питьевой водой для белых. Совершая эти опасные действия, я был одет в военную

форму и фактически стремился к конфронтации с расизмом. Для меня существовала только одна альтернатива: либо меня признают человеческим существом, либо я стану трупом. Другого образа действия я не признавал, поскольку питал отвращение к рабской психологии и с неприязнью смотрел на тех своих соплеменников, которые лебезили и унижались перед белыми.

Многие среди моего поколения разделяли эти мысли. Именно поэтому столь многие отказались выполнять воинскую повинность, другие попали под струи водометов во время демонстраций, были избиты, кастрированы и линчеваны в «самом свободном» государстве мира.

Конфронтация не заставила себя ждать. Белый парень из моей эскадрильи увидел, как я пью воду из фонтанчика для белых, и донес на меня. Меня вызвал сержант и спросил, правда ли это. Я был горд тем, что нарушил так называемые законы сегрегации.