Музыка как предмет логики - Алексей Федорович Лосев

Это – сознательно устанавливаемая бессознательность. Тут – не «закон основания», но закон самообоснования. Тут предмет имеет свое «почему» – в самом же себе.

Отсюда наше четвертое основоположение гласит.

Основоположение познания. Субъект чистого музыкального суждения есть сплошная и взаимопроникнутая слитость логического и алогического оформления предметности, данная как чистое самообоснование.

Отсюда легко сделать вывод и относительно предиката музыкального суждения. Он также алогичен и, след., прежде всего, неотличим от самого субъекта.

Композиторы знают этот настойчиво ощущаемый синтез сознательного и бессознательного в их творчестве и постоянно говорят о нем.

c) Эйдос, сказали мы, в порядке интеллигенции, требует воли, творчества, свободы. Он, соотнося себя с иным, полагает это иное. Но эйдос в гилетической логике есть алогический эйдос, интеллигибельный меон. Следовательно, свобода полагания эйдосом своего собственного инобытия и необходимость быть ограниченным через это инобытие в гилетической логике получает значение алогических принципов.

Отсюда пятое основоположение будет гласить так.

Основоположение творчества. Субъект чисто музыкального действия (творчества) есть сплошная и взаимопроникнутая слитость свободного полагания инобытийного материала для творчества и необходимого ограничения себя этим самым инобытийным материалом.

Или: музыка есть свободно ставшая необходимость действия алогического эйдоса и необходимо свободное действие алогического эйдоса.

Или: музыка есть отождествление причины и действия, или так или иначе напряженное самопротивоборство.

Распространяться о том, что художник всегда чувствует в своем произведении и свою и чужую волю, я не буду. Это – примитивный факт психологии творчества, и я ограничусь лишь его констатированием.

d) Наконец, эйдос есть чувство, т.е. полагание иного в себе самом, но уже в определенной границе, так что тут получается как бы круговращением самоотнесенности в самой себе, тождество субъекта и объекта.

В теоретическом разуме эйдос полагает только себя, в отличие от иного; в практическом эйдосе полагает только иное в отличие от себя.

В чувстве, или в эстетическом разуме, эйдос полагает себя и иное как некое абсолютное тождество или, вернее, самотождество, тáк различное в себе, что различие не приводит его к уходу от себя в иное, но лишь к вращению в самом себе.

В гилетической логике тут получается, стало быть, интеллигентное вращение в самом себе алогического предмета, или чистая предметность чувства как алогического эйдоса.

Отсюда наше шестое основоположение.

Основоположение чувства. Чистое музыкальное бытие есть сплошная и взаимопроникнутая слитость алогически становящегося субъекта с самим собою.

Только в понятии чувства мы достигаем полной характеристики того необходимого диалектического момента в музыке, который мы в § 4 назвали выражением. Выражение и есть тождество логического смысла вещи с ее алогическим инобытием. В диалектической категории чувства именно это и достигается, ибо только в ней и содержится необходимое тут тождество логического и алогического, внутреннего и внешнего.

Чувство как смысловая предметность и есть чистая выраженность эйдоса, или интеллигентный эйдос, взятый не сам по себе, но в своем самотождественном различии со всеми своими возможными вне-эйдетическими оформлениями [12].

6. Резюме и система.

Теперь мы можем обозреть весь пройденный нами путь и зафиксировать его в немногих тезисах.

1.

Мыслимость всякой вещи предполагает, что она есть нечто одно, отличное от всего другого. Этот резко очерченный и отличенный от всего прочего смысл также необходимо тождествен себе, ибо иначе он уже не был бы самим собой. Точно так же ему свойственны категории покоя и движения.

Итак, каждый предмет мысли есть единичность (сущее) подвижного покоя самотождественного различия.

2.

В определении предмета мысли как единичности подвижного покоя самотождественного различия можно выделять каждую из входящих в нее категорий и в ее свете рассматривать всю эту единичность.

Единичность подвижного покоя самотождественного различия, –

· рассмотренная как единичность, есть понятие, или смысл, точнее же и первоначальнее, – эйдос;

· та же единичность, рассмотренная как самотождественное различие, есть топос, или говоря грубее (оттенки этого понятия нас сейчас не интересуют), геометрическая фигура;

· рассмотренная как подвижной покой, есть множество (в смысле «Mengenlehre») или, говоря грубее, число.

3.

Эйдос (т.е. смысл, фигура и число) требует для своего определения отличия от иного, т.е. не-эйдетического, равно как и отождествления с ним.

Рассматриваемый в отличие от иного, он дает вышеупомянутые три смысловые категории.

Рассматриваемый в отождествлении с ним, он дает становление, где как раз одно и иное диалектически сплетены в одно неразрывное целое.

Становление есть иное и потому держится исключительно на счет самого смысла. Становление есть становление смысла, или – становление понятия, фигуры, числа.

· Становящаяся единичность есть величина;

· становящееся самотождественное различие есть пространство;

· становящийся подвижной покой есть время.

4.

Вся эта структура понятия, фигуры и числа, или – величины, пространства и времени, как чисто логическое определение смысла вещи, может заново соотноситься со всем тем, что окружает вещь как целое, со всем алогическим, что не есть логос вещи и что ее как бы окружает, играя роль фона и определяющей границы.

Эта соотнесенность логической структуры вещи с алогическим ее инобытием есть выраженность смысла. И мы получаем, следовательно, выраженность

· понятия и величины,

· фигуры и пространства,

· числа и времени.

5.

Художественная выраженность понятия и величины есть поэтическая форма;

художественная выраженность фигуры и пространства есть живописная форма;

художественная выраженность числа и времени есть музыкальная форма.

6.

Стало быть, в музыкальной форме содержится по крайней мере три слоя:

1) число, которое есть единичность подвижного покоя самотождественного различия, рассмотренная как подвижной покой;

2) время, которое есть единичность подвижного покоя самотождественного различия, данная в аспекте алогического становления и рассмотренная как подвижной покой;

3) выражение времени, которое есть единичность подвижного покоя самотождественного различия, данная в аспекте алогического становления и рассмотренная как подвижной покой,

причем вся эта структура опять соотносится с инобытием, материально определяясь им и получая от него для себя как бы смысловую картинность в виде новой сконструированности.

7.

Отсюда делается понятной вся многосторонняя зависимость, существующая между музыкальным и математическим предметом. К чертам несомненного сходства надо отнести следующее:

1) то, что оба они относятся не к физико-физиолого-психологической сфере, но – к чисто смысловой, и суть те или иные чисто смысловые же модификации смысла;

2) в частности, музыка, как выражение алогического становления, имеет ближайшее отношение к математическому анализу, трактующему в понятии числа также только его функционально-становящуюся стихию, его составляемость и разлагаемость на сплошно становящиеся, взаимопроникнутые, неотделимые друг от друга, бесконечно малые приращения;

3) там и здесь, в математике и в музыке, в основе лежит чистое число – последний предмет и опора их устремлений, первичное зерно и скрепа всех их конструкций.

8.

С другой стороны, близость и даже тождество музыки и математики