Инженер Империи. Дальний Рубеж - Виктор Ступников

class="p1">Мертвецы бились в ворота, царапая дерево длинными, изогнутыми ногтями. Их было меньше, чем на западе, но и защитников здесь оставалось всего несколько человек — старик Семён, парнишка Федька и пара мужиков, которые отчаянно пытались удержать ворота, подпирая их бревном.

— Ваше сиятельство! — Федька обернулся ко мне, лицо его было бледным, но в глазах горела решимость. — Они ломятся! Ещё немного — и ворота рухнут!

Я окинул взглядом ситуацию. Если ворота падут, деревню затопит новая волна оживших, а сил отбиваться у людей уже почти не осталось.

Достав из кармана остатки дурмана, я задумчиво поглядел на него. Я прекрасно понимал последствия от поглощения такого количества неочищенной энергии. Но на другой чаше весов лежали десятки жизней моих людей.

Тяжело вздохнув, я засунул в рот листки дурмана и стал активно их жевать. От кислого сока растения мне перекосило лицо.

Хотя такой метод получения энергии был варварским и малоэффективным, он в то же время являлся самым быстрым, а именно скорость сейчас была определяющим фактором.

Горький, обжигающий вкус дурмана разлился по рту, и почти сразу же я почувствовал, как тело наполняется странным жаром. Энергия, грубая и неочищенная, пульсировала в жилах, заставляя сердце биться быстрее, а мышцы — напрягаться до дрожи. Глазам стало больно от яркости мира — я видел каждую трещину на воротах, каждый клочок грязи на одежде Федьки, каждый мертвенный изгиб пальцев, цепляющихся за дерево.

— Отойдите от ворот! — прохрипел я, чувствуя, как голос звучит чужим, низким и перегруженным.

Мужики метнулись в стороны, и в тот же момент я рванулся вперед.

Нож в руке вспыхнул синим пламенем, но теперь огонь был ярче, агрессивнее, почти белым от жара. Я ударил — не по мертвецам, а по самим воротам.

Удар.

Дерево взорвалось. Щепки, пламя и черная энергия рванули наружу, сметая первых оживших, превращая их в пепел. Остальных отбросило волной, и они замерли на мгновение, будто не понимая, что произошло.

Я не дал им опомниться.

Следующий удар рассек воздух, оставляя за собой голубоватый след, и еще три мертвеца рассыпались в пыль. Но дурман давал не только силу — он ускорял все, включая мысли.

Я видел, как Федька застыл с открытым ртом, как старик Семён медленно-медленно поднимал топор, как один из оживших, уже обгоревший, все еще тянулся ко мне, его пальцы шевелились, будто в замедленной съемке.

Слишком медленно.

Я рванулся вперед, рубя, круша, сжигая. Каждый удар ножа оставлял после себя синий огненный шлейф, каждый шаг — выжженный след на земле.

Но чем больше я убивал, тем сильнее чувствовал, как дурман начинает пожирать меня изнутри. Голова раскалывалась, в ушах звенело, а в груди будто кто-то раздувал костер, готовый вот-вот прожечь меня насквозь.

Последнего мертвеца я добил уже почти вслепую, едва видя его контуры сквозь марево боли. Когда он рассыпался, я упал на колени, сжимая голову руками.

— Ваше сиятельство!

Голос Петра донесся сквозь шум в ушах. Я попытался встать, но тело не слушалось.

— Воды… — выдавил я.

Кто-то сунул в руки ковш, и я жадно хлебнул, но вода казалась огнем. Выплюнув, я понял — это была кровь.

— Отравление… — пробормотал я. — Надо… очиститься…

Но сознание уже уплывало. Последнее, что я увидел перед тем, как тьма накрыла меня с головой — это лица мужиков, перекошенные страхом.

И чей-то шепот:

— Он же сгорает заживо…

Тьма.

Горячая, липкая, как смола.

Я тонул в ней, не в силах пошевелиться, не в силах крикнуть. Внутри всё горело — будто кто-то выжег мне внутренности раскалённым железом.

Но где-то в этой тьме был свет.

Маленькая точка. Сначала едва заметная, потом — ярче.

Голос.

Ты переборщил, — сказал он, и я узнал его.

Свой собственный.

Только… холодный. Спокойный. Без боли.

Ты знал, чем это кончится.

Я хотел ответить, но не мог.

Но ты всё равно сделал это. Ради них

Свет приближался.

Интересно… Они бы поступили так же?

И тогда — боль.

Я вздрогнул, ощутив, как что-то льётся мне в горло. Горькое, вязкое, противное.

— Глотай, ваше сиятельство, глотай, а то помрёте! — чей-то хриплый голос.

Я закашлялся, но жидкость проскользнула внутрь. Почти сразу же жар внутри начал стихать, сменяясь ледяным ознобом.

— Ещё!

Снова горький вкус. Снова спазм.

Но на этот раз я смог открыть глаза.

Надо мной склонился Пётр. Лицо его было в саже, в глазах — усталость и… страх?

— Живой? — хрипло спросил он.

Я попытался ответить, но вместо слов из горла вырвался хриплый стон.

Я резко попытался сесть — и тут же мир поплыл перед глазами.

Мужики, толпой окружавшие меня, хотели помочь подняться, но я одним жестом остановил их и дал понять, что все в порядке, я сам встану.

Голова еще гудела, но глаза больше не резало болью. Я жестами попросил разойтись всех, чтобы оценить последствия битвы.

Поле передо мной было выжжено и усеяно обуглившимися трупами оживших.

Только теперь их уже никто не поднимет из мёртвых.

— В поле, — я указал пальцем, где развернул пустые грузовики. — Там остались мешки с крупами и прочим. Иван покажет. Их надо доставить в деревню и распределить по нужде.

Следом ко мне подбежала Маша, с глазами полными слез и страха. Она посмотрела на меня так, словно я уже остыл.

— Живой я, живой… — успокоил я сестру. — Но впредь нам неплохо было бы обзавестись союзниками. Знаешь, как говорится, один воин — хорошо, но для войны требуется армия.

— И что ты думаешь делать?

— Завтра поеду договариваться с нашими соседями по работам в карьере. Наших мужиков мало будет. А после двинусь с визитом к хану. Если нам придется еще и с его кознями бороться, то рук не хватит.

— Думаешь, это хорошая идея?

— А разве я когда-то позволял в себе усомниться?

Маша стыдливо отвела взгляд.

— Именно. Сомнения порождают хаос, а хаос ведёт к гибели. Так что никогда не сомневайся, — я шутливо пальцем вздернул ей нос и подмигнул. — Успокой женщин и детей в деревне. Они напуганы. А мне надо собрать урожай с наших мертвяков и осмотреть частокол.

Маша кивнула и ушла обратно в деревню.

Я поднялся. Голова еще немного кружилась, а в животе крутило. Но я должен был собрать распустившийся на трупах дурман.

Вокруг пахло гарью и смертью. Обугленные останки оживших лежали вперемешку с пеплом и щепками