Атаман Платов. К 270-летию со дня рождения (1753–2023) - Михаил Павлович Астапенко

Васильевича Виллие[300]. В столице он получил благословение вдовствующей императрицы Марии Федоровны, которая разрешила атаману писать ей непосредственно, информируя о делах в Пруссии. Император Александр, отправляя Платова в действующую армию, писал главнокомандующему Беннигсену: «Сообщаю вам, что донской атаман, генерал Платов, уже несколько дней как прибыл сюда и вскоре отправится к армии, которой вы командуете. Его выдающиеся заслуги и репутация храбреца должны быть столь же известны вам, как и мне, я не сомневаюсь, что он с пользой послужит вам. Где бы вы ни пожелали употребить его, но более всего он может оказать услуги, командуя на аванпостах. В остальном, я оставляю за вами распоряжения о том, как употребить его по вашему желанию, будучи уверенным, что он оправдает ваше доверие»[301]. Император при личной встрече с Платовым разрешил атаману в случае необходимости писать ему лично.

15 января 1807 года Платов покинул Петербург, направившись через Кенигсберг в действующую армию, куда прибыл 26 января[302]. По прибытии атаман представился главнокомандующему армии графу Л. Л. Беннигсену, которого знал по совместной службе в период русско-турецкой войны 1787–1791 годов, когда осенью 1789 года Беннигсен командовал двумя полками Екатеринославского казачьего войска, атаманом которого являлся Платов[303]. А потом они оба участвовали в Персидском походе 1796 года. «Атаман донских казаков, генерал-лейтенант Платов, – отметил в своих «Записках. о войне с Наполеоном 1807 года» Беннигсен, – прибыл ко мне в армию только 26-го января (7 февраля), в то время, когда наши войска находились частью позади Прейсиш-Эйлау и когда различные корпусы и отряды были уже распределены для командования между разными генералами. Это помешало мне вверить Платову команду, соответствующую его чину и его военным дарованиям. Поэтому он на время принял начальство над казаками, состоявшими при армии, численность которых едва доходила до 2500 человек»[304]. Конкретно Беннигсен подчинил Платову донские казачьи полки подполковников Г. Д. Иловайского 9-го, Д. Р. Андронова 1-го, А. Г. Сысоева 1-го, Т. А. Малахова 1-го, войсковых старшин Т. Д. Грекова 18-го, В. И. Ефремова 3-го, Д. М. Киселева 2-го и А. Н. Папузина[305].

26 января 1807 года у небольшого восточно-прусского городка Прейсиш-Эйлау[306] сошлись русские и французские войска. Общий ход этой кровопролитной битвы проходил следующим образом.

Наполеон, имея в своем распоряжении только 65 000 солдат и офицеров при 300 орудиях, не планировал сразу вступать в бой с русскими. 26 января он заявил генералу Ожеро: «Мне советовали взять Эйлау сегодня вечером, но, помимо того, что я не люблю этих ночных сражений, я не хочу двигать свой центр слишком далеко вперёд до прибытия Даву, который является моим правым флангом, и Нея – моего левого фланга. Так что я буду ждать их до завтра на этом плато, представляющем при наличии артиллерии прекрасную позицию для нашей пехоты. Завтра, когда Ней и Даву встанут в линию, мы все вместе пойдём на врага»[307].

Обе армии были крайне утомлены и обессилены. «Армия не может перенести больше страданий, чем те, какие испытали мы в последние дни, – писал очевидец. – Без преувеличения могу сказать, что каждая пройденная в последнее время миля стоила армии 1000 человек, которые не видели неприятеля, а что испытал наш арьергард в непрерывных боях! Неслыханно и непростительно, как идут дела. Наши генералы, по-видимому, стараются друг перед другом методически вести нашу армию к уничтожению. Беспорядок и неустройство превосходят всякое человеческое понятие. Бедный солдат ползёт, как привидение, и, опираясь на своего соседа, спит на ходу… всё это отступление представлялось мне скорее сном, чем действительностью. В нашем полку, перешедшем границу в полном составе и не видевшем ещё французов, состав рот уменьшился до 20–30 человек… Можно верить мнению всех офицеров, что Беннигсен имел охоту отступать ещё далее, если бы состояние армии предоставляло к тому возможность. Но так как она настолько ослаблена и обессилена… то он решился… драться»[308].

«Никогда французская армия не была в столь печальном положении. Солдаты каждый день на марше, каждый день на биваке. Они совершают переходы по колено в грязи, без унции хлеба, без глотка воды, не имея возможности высушить одежду, они падают от истощения и усталости… Огонь и дым биваков сделал их лица жёлтыми, исхудалыми, неузнаваемыми, у них красные глаза, их мундиры грязные и прокопчённые», – писал один из участников этих событий[309].

Наполеон решил не принимать бой до середины 27 января, так как ожидал прибытие корпуса Нея, находившегося в тридцати километрах на биваке около Ландсберга, и корпуса Даву, остановившегося в девяти километрах на дороге к Бартенштейну. Маршалы получили команду немедленно идти на соединение с главной армией.

В пять часов утра 27 января Наполеон получил сообщение, что на расстоянии одного пушечного выстрела от Эйлау стоит построенная в две линии русская армия численностью в 72–73 тысячи человек с 400 орудиями. Длина фронта Беннигсена составляла около пяти километров. Донские казачьи полки, находившиеся под общим командованием атамана Платова, накануне сражения были распределены по флангам и в центре занимаемой позиции. Полки А. Г. Сысоева 1-го и Т. А. Малахова 1-го были поставлены на правом фланге, Андронова и Д. М. Киселева 2-го – в центре, а полки Г. Д. Иловайского 9-го, Т. Д. Грекова 18-го, В. И. Ефремова 3-го и А. Н. Папузина – на левом фланге армии[310].

Французская армия имела в своих рядах примерно 65 тысяч человек. Однако в течение дня обе стороны рассчитывали получить подкрепления. Но если Беннигсен мог рассчитывать только на 9-тысячный прусский корпус Лестока, то французы ждали подхода 15-тысячного корпуса Даву и 14-тысячного корпуса Нея.

Сражение началось сильной артиллерийской канонадой. Более многочисленные русские батареи обрушили на французские боевые порядки град ядер, но не смогли подавить огонь вражеских орудий. Эффект от стрельбы русской артиллерии мог быть больше, если бы французские линии не были прикрыты строениями Эйлау и Ротенена. Значительная часть ядер попадала в стены домов или вообще не долетали до французов. Напротив, французские канониры имели возможность беспрепятственно поражать крупные массы русских, стоящие почти без прикрытия на открытом пространстве за Эйлау. Кроме того, за счёт лучшей выучки французы стреляли намного чаще и точнее, чем противник, что в какой-то степени сводило на нет численное превосходство русских орудий.

Участник сражения Денис Давыдов писал: «Черт знает, какие тучи ядер пролетали, гудели, сыпались, прыгали вокруг меня, рыли по всем направлениям сомкнутые громады войск наших и какие тучи гранат лопались над головою моею и под ногами моими!»[311].

К полудню на правом фланге французов появились головные колонны 15-тысячного корпуса маршала Даву