Путь Инквизитора. Том 3. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

— Значит, Тельвисы так и не допустили до вас ваших слуг и дам из вашей свиты?

И тут маркграфиня повела головкой и поморщила носик, она словно принюхалась к чему-то, чего мужи пока не чувствовали, и лишь потом Её Высочество стала отвечать на заданный бароном вопрос:

— С тех пор как нас разлучили, с тех пор как меня привезли в замок, я не видела ни моих товарок, ни моих горничных, ни моих конюхов. Я не видела ни одного человека, что были со мною.

— Может, они их… ну… отпустили? Отправили домой? — неожиданно произнёс Хенрик; он, видно, хотел как-то успокоить маркграфиню, но та взглянула на него с негодованием.

— Домой? — маркграфиня явно была раздосадована такой наивностью молодого воина. И теперь, кажется, отвечала именно ему: — Когда после первой встречи с Тельвисами Жожа и Гошпа вели меня в мои новые покои, в мою тюрьму на третьем этаже, я остановилась у перил и заглянула вниз. Там как раз во двор въезжал отряд мерзкого коннетабля…

Тут она замолчала, и её приятное лицо как бы заострилось, губы сжались, и генералу показалось, что за весь этот горестный рассказ женщина впервые близка к тому, чтобы разрыдаться.

— Если вам тяжело вспоминать те события, Ваше Высочество, то не продолжайте, — произнёс он.

И она, взглянув на него, мило шмыгнула носиком, промокнула пальцами глаза и сказала:

— Нет, господа, я должна рассказать вам всё, чтобы вы понимали, с кем имеете дело. Пока Гошпа отпирала замок на двери, я успела поглядеть вниз и увидела отряд коннетабля Тельвисов, и там было много коней без седоков, целый двор, а ещё телеги, телеги… И я стала узнавать сначала их… То были телеги с моим дорожным скарбом, понимаете, господа? Это был мой скарб!

— Весь обоз должен был остаться при ваших людях? — уточнил генерал.

— Да, так и было. И тут я увидела коня. Это жеребец-пятилеток, вороной в чулках и со звездой на лбу, он был под дорогой упряжью, конь этот стоил больше двух сотен талеров, — она снова промокнула глаза и сглотнула слюну, — его звали Цезарь, мой муж подарил этого жеребца кавалеру Альбрехту с условием, что тот будет давать его для нашего двора осеменять кобылиц. Это был очень редкий конь. Я его ни с каким другим не спутала бы, тем более не спутала бы упряжь, её муж подарил Альбрехту вместе с конём за верную службу. И кавалер очень гордился этим конём.

— О, конечно, двести талеров под седлом, — заметил фон Готт довольно легкомысленно, — кто бы не гордился?

— И вот этого коня я и увидала внизу, — продолжала маркграфиня, — я поняла, что из тех людей, которых я оставила у моста, уже никого нет, ни моих кавалеров, ни слуг. И тогда я очень испугалась, стала требовать, чтобы моих дам, что прибыли в замок со мной, привели ко мне, но эти животные… Они стали толкать меня в комнату, и, как я ни просила их отвести меня снова к их хозяевам… Я хотела поговорить о женщинах из моей свиты, чтобы их поселили со мной, они лишь грубо отвечали: не велено, не велено… — маркграфиня уже не собиралась плакать, теперь её лицо снова стало жестким. И она снова начала вдыхать воздух, словно принюхивалась.

Тут и Хенрик последовал её примеру, и вдруг сказал:

— Кажется, снизу мертвечиной тянет.

— Давно уже, — неожиданно заметил Кляйбер, — как солнце после дождя вышло, так мертвяками засмердело, — он снова налил воды из кувшина протянувшей ему чашку принцессе. — Удивляюсь, что вы сразу не чувствовали.

Волков аккуратно, чтобы не стать мишенью для арбалетчиков, перебрался к западной стороне башни… Да, тут даже его ломаный нос распознал до рвоты знакомый запах разлагающихся на солнце тел. Он взглянул на маркграфиню.

— Когда мы сюда ехали, граф сказал, что мертвечиной пахнет, так как орлы живут в скалах над замком, они в ущелье сбрасывают остатки своей трапезы, вот отсюда и запах.

— И вы ему поверили? — удивилась принцесса.

— Тогда мы верили всему, — за барона ответил Хенрик. — Когда нам представили в зале приёмов вас, принцессу Винцлау, она была так красива, что я сразу подумал, что так и должно быть. Принцессы и должны быть такими.

— Фаркаши выдавали кого-то за меня? — кажется, это вовсе не удивило Её Высочество.

— Да, — продолжал старший оруженосец, — она преподнесла барону гостевую чашу, но когда барон попросил её отпить из чаши первой, она отказалась, тут мы всё и поняли. И стали бить их, хотел я поймать ту женщину, что выдавала себя за вас, да руки не дошли. Сбежала…

— И что же, эта тварь была красива? — поинтересовалась принцесса.

— Красивее я в жизни не видал, — за всех ответил фон Готт. — Она была ангелу подобна, — после этого взял у Кляйбера кувшин и стал пить прямо из него, ничуть не боясь порезаться острым краем отбитого горлышка.

Волков взглянул на оруженосца, и так как тот не останавливался и всё пил и пил, сразу понял, что просто так сидеть тут в башне им ну никак нельзя. Ему было ясно, что пять человек в такую жару собранную в дождь воду и оставшееся вино выпьют уже к ночи. И какую-то еду, что взяла с собой маркграфиня, съедят сегодня. А что будет, если колдунам удастся замедлить ход отряда Брюнхвальда на пару дней? Или вообще остановить его? Уже ночью ему придётся пробиваться к колодцу, ибо жажда хуже голода. И отнимает силы быстрее, чем голод. Намного быстрее.

Барон опять чувствует запах мертвечины; теперь, когда солнце испаряет выпавшую недавно воду, он становится особенно отчётливым. А до Волкова доходит вся сложность его ситуации. Генерал прекрасно понимает, что не он один знает, что им потребуется вода. Колдуны тоже об этом знают. А значит, сержант соберет к ночи людей и будет его ждать. И как ему достать из колодца воды? Одной рукой доставать воду, другой отбиваться от копий и алебард? Придётся идти с фон Готтом, оставив Хенрика и Кляйбера сторожить вход в башню. А пока они будут сторожить нижнюю дверь, через которую барон собирался возвращаться, пять, к примеру, расторопных людей с лестницей просто пробегут по стене, приставят лестницу к башне, вскарабкаются сюда, прямо наверх, закроют люк, что ведёт вниз, и запрут генерала и его людей в башне, в темноте. Вместе с маркграфиней.

Или закроют колодец, да просто заберут ведро