Многая лета - Ирина Анатольевна Богданова

пят. За время жительства в этом доме Фаина его прежде не встречала. Был он очень высокий, худой, с всклокоченной бородкой и слезящимися глазами. На щеках темнели пятна от обморожения, что в выстуженном городе стало почти привычным в облике горожан. Хотя был в шубе, он зябко прятал руки в рукава. Фаина постаралась улыбнуться как можно дружелюбнее:

— Здравствуйте. Я пришла спросить, есть ли у вас дети?

— Дети? — Лицо старика исказила пробежавшая по щеке судорога. Дёрнув плечами, он прокричал, обращаясь в глубину коридора: — Мусенька, тут барышня интересуется нашими детьми.

Женщину, появившуюся позади старика, Фаина несколько раз замечала во дворе то с охапкой деревянного лома на растопку, то с баулом, то с ведром воды. Она куталась в серый пуховый платок, крест-накрест завязанный на спине.

— Сашенька, иди, иди, родной, я разберусь.

С лаской прикоснувшись к старику, женщина выпроводила его в комнату и посмотрела на Фаину.

— Вы спрашивали про детей?

Её взгляд пробежался по Капитолине, притихшей на руках.

Фаина кивнула:

— Да, я хотела пригласить детей в домовой детский сад. Там, где была москательная лавка.

Женщина не позволила ей договорить:

— Детей у нас нет. Их убили. Ваши.

— Какие наши? — Фаина непроизвольно сжалась, и Капитолина тотчас захныкала. Она всегда чувствовала перемену тона и настроения.

— Большевики. — Голос женщины стал жёстким. — Пришли, взяли в заложники двух наших мальчиков, Володю и Кирилла, а утром расстреляли. Кирилл был инженером, а Володя гимназистом. А теперь вы приходите и сообщаете, что убийцы решили начать заботиться о детях. Могу себе представить! Наверное, научат крошек петь хором «Марсельезу» и резать буржуев.

— Нет! — закричала Фаина, готовая вот-вот заплакать.

— Да! — жёстко возразила женщина. — И знаете, самое ужасное то, что я лично приветствовала революцию и отречение императора.

Едва дверь закрылась, Фаина поставила на пол Капитолину и прислонилась спиной к стене.

— Мама, мама. — Капитолина тянула её за подол и просилась гулять.

— Подожди, скоро пойдём. — Фаина достала из кармана половину сушки и протянула Капитолине: — На, погрызи пока.

Разговор со старой женщиной вымотал её до основания. Она не сразу смогла собраться с мыслями, а когда поднялась на этаж вверх, то долго стояла на лестнице, не решаясь постучать.

* * *

— Из Домкомбеда? — быстро спросил тонкий девичий голосок и, не дожидаясь ответа, предположил: — На трудработы? Я сейчас соберусь, только, пожалуйста, не тревожьте маму.

В дверном проёме стояла высокая худенькая девушка в синем капоре и суконной юбке. Руки она прятала в потёртую заячью муфту и, заметив Фаинин взгляд, пояснила: — Топить нечем, вот и спасаемся, чем можем. У меня была другая муфта, лисья, но я её на продукты выменяла.

У девушки был остренький подбородок и широко распахнутые голубые глаза над стрельчатыми бровями.

— Я не собираю на трудработы, — пояснила Фаина, заметив, что девушка на миг повеселела.

Но та вдруг испуганно вскинулась:

— А куда? Выселять? У меня мама совсем больна, уже не встает. И ноги опухли. Ой, что я болтаю! — Она прикрыла рот рукой. — Извините, я вас слушаю.

— На днях в нашем доме открывается детский сад. Там, где была москательная лавка.

И если у вас есть дети, то со следующей недели можете приводить их туда.

— Детей нет, — покачала головой девушка. — У меня мама, — она покосилась на Капитолину, что стояла рядом, и доверчиво прикоснулась к Фаининому плечу, — знаете, мне совсем-совсем нечем кормить маму. Мы ведь нетрудовой элемент, нам даже хлеба не положено. Вчера удалось купить две щучьи головы. Говорят, если их посушить и растолочь в муку, но можно потом размешивать в кипятке и пить как бульон.

— А вещи почему не меняешь? — перейдя на «ты», сказала Фаина. — Я меняю. Правда, один раз чуть в облаву не попала.

— А у нас уже ничего не осталось, матросы конфисковали. — Девушка опустила голову. — А то, что осталось, никому не интересно. Но я не жалуюсь, что вы, я рада, что матросы нас с мамой не тронули. Нас ведь некому защитить. Папа давно умер, мы жили на сиротский пенсион.

Девушка снова посмотрела на Капитолину, которая набила рот сушкой и тыкала пальцем в щёку.

Фаина нащупала в кармане другую сушку и протянула девушке.

— Возьми, больше у меня ничего нет.

— Что вы, не надо, — девушка спрятала руки за спину. — Я ведь не побираюсь, я с вами как с подругой поделилась. А у вас дочка… — Она помолчала. — Трудно с ребёнком? Хотите, я помогу, если надо куда-то отлучиться? Я люблю малышей.

— Послушай, — остановила её Фаина, — приходи-ка ты завтра с утра в москательную лавку. Поможешь мне по работе, а там посмотрим.

Бледное личико девушки вспыхнула румянцем:

— Правда? Спасибо! Я с удовольствием приду, если не пошлют на трудработы.

— Не пошлют, я договорюсь в Домкомбеде. Работы у нас и в лавке хватит выше крыши, так что жду. Уговор?

— Уговор!

«Я не я буду, если не выбью у Тетерина паёк для неё. Зубами выгрызу!» — подумала Фаина, и на сердце сразу же полегчало.

Второй и третий этажи в доходных домах испокон века считались господскими. Бедный люд ютился в полуподвалах и на верхотуре. Вот там-то Фаина и нашла будущих питомцев. У прачки Маврушки из мансарды обнаружилось трое сопливых огольцов мал мала меньше. В семье чернорабочего Босолыгина подрастали две девчушки с голодным взглядом и золотушными щеками. Угловым жильцом у чёрной лестницы оказалась вдова с пятилетней Глашкой.

Хотя Капитолине нужно было спать, Фаина обежала ещё парочку квартир, а потом решила заглянуть в Домкомбед. Сидя в глубоком кожаном кресле с подголовником, Фёдор Тетерин зашивал себе штаны на коленке. Игла в его руках летала, как у хорошего портного. При виде Фаины он вскочил, укололся, потешно сморщился и засмеялся:

— Испугала! Чуть через тебя калекой не стал!

Его веселье заражало почище «испанки», и Фаине тоже стало легко и радостно, словно не лежали на слуху тяжёлые слова женщины об убитых сыновьях и не цеплялись за подол оголодавшие ребятишки пьяненького Босолыгина.

Она стянула с головы платок, который немедленно схватила Капитолина.

— Я пришла по делу.

— Ясен день, — подхватил Фёдор, — сейчас чайку попьём и изложишь мне свою нужду.

А потом сделал то, от чего Фаину бросило в жар: протянул руку и одним пальцем заправил ей за ухо прядь растрепавшихся волос.

* * *

Новую помощницу Фаины звали Лида Бокарева. В год Октябрьского переворота она перешла в последний класс Первой женской гимназии, что на Троицкой улице, и мечтала поступить на Аларчинские женские курсы господина Паульсона или выйти замуж по большой любви. Счастливое замужество